Русская Лапландия

И такъ, вы углубляетесь въ лЪсъ по аршинной тропинке, въ начали очень ровной, укатанной, или вЪрнЪе, утоптанной. Она плотно усыпана довольно крупнымъ пескомъ, хорошо слежавшимся. Поэтому ходьба легкая и удобная. ЛЪсъ здесь довольно ровный и рЪдкий; преимущественно сосны, березы, ольхи, ерникъ и проч. Благодаря преобладанию ровныхъ сосновыхъ стволовъ, нЪжной листвЪ березъ и однообразному сЪроватозеленому колориту подстилающей моховой листвы, лЪсъ производитъ прiятное впечатлЪнiе, чего-то слегка запущеннаго: нЪчто въроде стараго парка.

Сначала тропинка идетъ по самому берегу рЪки. РЪка Нива здЪсь стелется у васъ подъ ногами, местами на 5, а где и на 8 сажень. ОтвЪсно поднимаются песчаные берега, въ которыхъ, кроме безчисленнаго количества голышей, видны громадные, включенные въ нихъ валуны, преимущественно краснаго или cЪpaгo цвета. Это крупные глыбы гнейса или гранита, отчасти округленная или обкатанныя, большею же частью сильно угловатые. Эти же каменныя глыбы, эти громадные валуны, достигающее до 1 сажени въ поперечникЪ, а мЪстами и болЪе, выстилаютъ въ громадномъ количестве все русло Нивы. По нимъ бЪшено несется этотъ горный потокъ, этотъ не уго-монившшся въ своемъ неистовомъ порывЪ вихрь пЪны, силы, рева, скачущихъ волнъ, громадной массы воды, которая делала бы здесь чудеса, еслибы вздумали утилизировать ея силу. Бешено налетаетъ громадный потокъ на выдающiйся валунъ, съ ревомъ разбивается онъ въ дребезги, отхлынетъ назадъ, взлетитъ взметнувшеюся водяною завесой наверхъ, разлетится тамъ въ массу брызгъ и пЪны, которая красивымъ белымъ фонтаномъ иногда на сажень поднимается надъ русломъ рЪки, раздается потомъ на двЪ боковыя струи, и снова за­крутившись, завертЪвшись въ неистовомъ споре волнъ и пены, летитъ до следующаго валуна, где опять съ ревомъ нахлынетъ на него, взметнется фонтаномъ кверху, обдастъ все кругомъ белою пеной и снова несется дальше. Не смотря на страшную скорость, съ которою несется этотъ бурный горный потокъ, имеющий скромное название „рЪки Нивы”, не смотря на громадную опасность, представляющуюся здесь на каждомъ шагу въ виде ли валуна обдаваемаго фонтанами пены, или пучины, въ которой съ ревомъ закрутились столкнувщiяся со всехъ сторонъ бЪшеныя волны, не смотря на все это, — все-таки находятся смЪльчаки Лопари, которые решаются спускаться по Ниве. И еслибъ еще это была минутная безумная отвага, бравада—рискнуть спуститься по сильной струе водоската; но нетъ, это рискъ на 33 версты, изъ которыхъ только 9 верстъ река течетъ спокойно. И не смотря на то, что почти ежегодно гибнутъ лучшие представители этихъ смельчаковъ, все-таки чрезъ каждыя двЪ недЪли предпринимается новая поЪздка съ Имандры въ Кандалакшу.

Тропинка тянется вдоль реки не более трехъ или четырехъ верстъ, и только на этомъ именно протяжении она представляетъ вышеописанныя удобства. ЗатЪмъ она сворачиваетъ влево, то-есть, къ западу, и далеко уклоняется отъ главнаго направления реки. По мЪрЪ удаления отъ рЪки, исчезаетъ и сравнительная ровность местности. Приходится то подниматься въ гору, на вараки, по довольно крутымъ подъемамъ. Вараками здесь называются горы такой вышины, которыхъ вершины покрыты еще лЪсомъ; тЪ горы, которыхъ вершины поднимаются выше пределовъ распространения лЪсной растительности, носятъ название тундръ. Такъ какъ все эти горы, и ва-раки и тундры, или прямо сложены изъ массы крупныхъ валуновъ, или состоять изъ матерой горнокамеяной породы, которая сверху на большую толщину покрыта ледниковымъ  наносомъ, обильно напол-неннымъ такими крупными валунами, то вполне понятна и зависи-мость между неровностью местности и обилиемъ крупныхъ валуновъ. И действительно, сперва на берегу Нивы мы почти не встрЪчаемъ такихъ валуновъ на поверхности земли. Они залегаютъ на глубине. Сверху же они занесены толстымъ слоемъ крупнаго песку, что до-казываетъ, съ другой стороны, что здесь была широкая и высокая долина; такъ какъ такая разсортировка могла произойдти только при содействия перемывающаго действiя воды, то мы смело можемъ сказать, что тамъ, где теперь бешено несется Нива, въ давнiя доисторическiя времена былъ спокойный широкий водный проливъ, и притомъ, какъ мы увидимъ далее - морской.

Все уже и уже становится тропинка, по мере того какъ приходится все выше взбираться на крутизны варакъ. Крупный гравий и песокъ, выравнивавшiе неровности валуновъ, наполнявшiе ихъ промежутки, здесь вымыты и смыты, унесены водой внизъ. Тощий моховой покровъ, убогимъ сероватымъ ковромъ постилающем вс эти валуны, грудами нагроможденные одинъ на другой, точно на смЪхъ накинутъ здесь для того, чтобы затруднить путь. Тропинка становится не шире полуаршина, а мЪстами едва можно поставить, среди торчащихъ острыхъ валуновъ, две ступни, такъ что единственная возможность продолжать путь заключается въ томъ, чтобы, пользуясь валунами, какъ лестницей, шагать съ одного на другой. Хорошо еще - если они голые, но случись моховой покровъ, и вы проваливаетесь и оступаетесь на каждомъ шагу. Но вотъ, наконецъ вы взобрались на вершину первой Осиновой вараки. Почему она названа Осиновою я не знаю; осинъ здесь я искалъ и следилъ за ними по пути, но ни одной не нашелъ. Въ начале пути, около Кандалакши, онЪ - еще попадаются. Здесь разстилается все такой же однообразный лесъ, какъ и, ранее: преимущественно береза, сосна, ель, изредка рябина, ольха. Далее путь опять улучшается, дорожка становится шире, ровнее. Но пройдя съ полверсты, приходится снова спускаться. Опять крутой склонъ вараки весь усыпанъ неровными валунами. Довольно долго приходится идти по гористой местности и наконецъ спускаться  въ узкую низменную долину, покрытую торфяниковымъ болотомъ. Чрезъ него переброшены дряхлые мостки, проложенные по шпаламъ.

 Такiя места называются вообще тайболой. Та тайбола, о которой я говорю, носитъ названiе Заборной тайболы; за нею следуетъ Заборная варака. Это самый высокий пунктъ, на который приходится подниматься на пути между Кандалакшей и Имандрой. Высота ея равна 148 метрамъ (то-есть, 72 сажени). Подъемъ на эту вараку сначала, отъ тайболы, очень крутъ, затЪмъ становится все отложе, и вы постепенно поднимаетесь на большую высоту. Путь здесь гораздо ровнее. Длинною вереницей тянулась наша процессiя по извилистой тропинке. Далеко впереди шелъ при-земистый, широкоплечий Лопарь Ларивонъ, предводитель всехъ Лопарей. Умный, хитрый мужикъ, онъ пользовался какимъ-то особен-нымъ значениемъ среди своихъ товарищей. Это самый ловкий и дерз-кий смельчакъ, удалый кормчий, спускающийся два раза ежемесячно по НивЪ къ Кандалакшу. Ларивонъ, маленький, широкоплечий съ большою головой, черными какъ смоль, курчавыми, въ кольца завитыми всегда лохматыми волосами, ястребинымъ, слегка приплюснутымъ носомъ и реденькою бороденкой и усами, съ широкимъ, длиннымъ туловищемъ на короткихъ кривыхъ ногахъ, при каждомъ шагу, перекачивавшийся съ боку на бокъ, производилъ бы казалось смешное впечатлеше. НЪтъ! Далеко не то. Напротивъ, онъ такъ гордо закидывалъ голову, такъ самоуверенно ступалъ, изредка бросая назадъ чрезъ плечо ястребиные взгляды, что положительно производилъ впечатление начальника отряда. За нимъ шла колоссальная фигура Данилки МедвЪдя, добродушнаго Лопаря съ широкимъ лицемъ и скулами, глубокими, серыми глазами и толстыми губами громаднаго рта. Онъ несъ два съ половиной пуда. ЗатЪмъ Андрiанъ, малый, крупнаго роста, нанятый нами на двъ недели, далее нашъ работникъ Илья и другие. На самой вершине Заборной вараки былъ сделанъ привалъ; разложили костры, чтобъ отгонять комаровъ, и все расположились живописными группами вокругъ огня. На главномъ плане демоническая физиономия Ларивона освЪщалась багровымъ отблескомъ костра; затЪмъ Онисимъ-стрелокъ сидЪлъ надъ самыми кострами, особенно мучимый комарами. ВсЪ они передавали другъ другу чарку съ водкой, наливая прямо изъ боченка, очень оживленно перебрасывались шутками, остротами и наконецъ прыгали чрезъ костеръ. Желая позабавить ихъ, я сталъ натирать себе руки аммiакомъ. Они, конечно, тотчасъ же обратили на это внимаше. „А что, баринъ - это отъ комаровъ трется?” „Отъ комаровъ”. „Что жъ это наговорная вода”? „Нетъ, говорю, спиртъ, понюхайте”. Они, заинтересованные при слове спиртъ, какими-то сказочными образами, - формами, невольно приводящими вамъ на память, по странному сочетанию идей, бурныя рулады изъ Шубертова „ЛЪсного Царя".

Но гдЪ мы? Куда мы идемъ? И зачЪмъ все это?

Тотъ „трактъ", на который мы вступили, и который ведетъ изъ Кандалакши въ Колу, составляетъ обычный путь нЪсколькихъ сотъ поморцевъ, тянущихъ на Мурманскiй берегъ. Изъ Архангель-ской и Олонецкой губернiй еще съ марта месяца поднимаются судохо-зяева и простые рабочiе и идутъ. Идутъ, конечно, пЪшкомъ, забравъ весь необходимый скарбъ: тулупы, топоры, сети, хлЪбъ и медные гроши, въ надежде добыть з себе, и покидаемой семье кусокъ хлеба. Начи-ная съ конца марта и весь апрель тянутся они по Кольскому полу-острову. Куда? зачЪмъ? Не красна ихъ обетованная земля. Это Мурманский берегъ. Уже въ начале мая должны они быть на месте. Поэтому приходится путь делать въ самое неприветное время, въ апрели месяце, когда царитъ распутица. Это самое бур-ное время; пурги и ураганы свирепствуют одинъ за другимъ. По-этому самому „тракту”, который я только началъ описывать, и который я проходилъ лЪтомъ, следовательно, при условiяхъ въ деся-теро легчайшихъ, приходится имъ идти громадными партiями. При отсутствii пути идти по не населенной мЪстности, не имея никакихъ средствъ сообщенiя, безъ пищи, съ жалкими краюхами черстваго хлеба, въ самое дурное время года - идти и не знать гдЪ приста-нище, где можно отдохнуть. Вязнуть по поясъ въ снегу, измокнуть, продрогнуть и при этомъ полуголодать - это все ничего. Но при этомъ надо знать, что придешь домой, и тебя ждетъ теплая постель, самоваръ, да 16° въ комнатЪ, да весело потрескивающей камелекъ. Но если вы знаете, что и завтра, и после завтра и чрезъ два, три, четыре дня, все опять одно и то же, тогда это мука, мука необходимая, возможная только ради куска хлЪба.

Но возвратимся къ нашему путешествию. Мы остановились на берегу перваго плеса отъ Кандалакши, у высокой Плесовой Тундры. Термометръ Цельсiя показывалъ + 4, 3° (тепла). Было 9 часовъ вечера, когда мы пришли къ озеру. Скоро, постепенно подходя другъ за другомъ, Собра-лись все мы и стали снаряжать карбасы. ЗдЪсь карбасы весьма не велики. Если сЪло 6 человекъ, то клади почти вовсе нельзя класть. Поэтому мы распределились такъ, что почти всЪ грузныя вещи сложили въ одинъ карбасъ и въ него село четверо - два гребца, рулевой и одинъ носовой. ВсЪ остальные сели во второй карбасъ. Гребли женщины.

По дорогЪ я поинтересовался температурой воды, она = 4°, 1; тогда какъ температура воздуха упала до 2, 3°. Туманъ густыми, клубящи-мися столбами подымался вокругъ насъ, и суровая, холодная сырость пронизывала насъ насквозь. Этотъ ночной переездъ не далъ давно ожидаемаго отдыха и не укрепилъ насъ нисколько. Мы только невольно задерживали дыханiе, и каждый сиделъ притаившись и съежившись на своемъ мЪстЪ. Озеро продолжало быть совершенно спокойнымъ. Луна, гдЪ-то высоко, въ седой мгле, светилась то-скливымъ бЪловатымъ пятномъ. Тишина кругомъ мертвая. Только мерный всплескъ веселъ и звукъ мЪрно падающихъ, бисеромъ раз-сыпающихся по водЪ капель, нарушаютъ это полное безмолвiе. Внизу черная вода, отъ которой веетъ страшнымъ, леденящимъ холо-домъ. Такъ и кажется, вотъ, вотъ потопитъ васъ эта живая стихгя. Внизу вода, а кругомъ мгла да седой, холодный туманъ, сквозь непрерывный покровъ котораго мы пробираемся почти ощупью. По вре-менамъ более густыя, седыя клочья его такъ, кажется, и пронизы-ваютъ васъ насквозь. Впереди онъ какъ бы разступается передъ нами, но сзади тотчасъ же заволакиваетъ оставленный следъ, какъ бы говоря: „нЪтъ возврата".

Никто ни слова. Все сидятъ стиснувъ зубы, съежившись по воз-ожности всеми членами. Вотъ одинъ изъ Лопарей опустился на дно карбаса, усЪлся тамъ на корточки, обхватилъ свою грудь тощими руками, и плотно прижавшись ею къ коленямъ, наклонилъ къ нимъ вплотную голову. Это самая спокойная, удобная, компактная, такъ-сказать, поза. Такъ и теплЪе, и мЪста меньше занимаешь. Это любимая поза спокойно расположившагося дикаря, напримЪръ, Ново-Зеландца или Ново-Каледонца; это поза ребенка въ утробЪ матери; такъ хоронили своихъ сородичей люди каменнаго перiода.

Долго плыли мы такимъ образомъ. Въ сущности намъ только казалось долгимъ время, а пришлось проплыть только 5 верстъ. На-конецъ Лопари стали сворачивать понемногу влево, и хотя мы еще очевидно не доЪхали до конца плёса, пристали къ берегу. Низмен-ый, плоскiй берегъ, густо поросшiй кустарникомъ, преимущественно ивнякомъ, съ цЪпью тощихъ елочекъ на второмъ плане, непривет-иво смотрелъ на насъ, и очевидно, не представлялъ ничего особенно заманчиваго, но мы были рады выйдти изъ своего окаменелаго положенiя и поразмять свои члены. Опять снаряжались Лопари, на-евая при обоюдной помощи свои ташки; опять отпускались остроты на  счетъ  тяжеловЪснаго  Мишки — громаднаго Лопаря, о которомъ уже приходилось говорить. Хотя четыре версты — невеликiй пере-ходъ, но эти четыре версты пришлись намъ тяжелы. ВскорЪ за поворотомъ отъ берега, тамъ гдЪ дорога тянется еще ивнякомъ, приходится подниматься въ гору, все круче и круче, и опять повторенiе прежняго — въ гору и подъ гору. По низинамъ сохранились еще мЪстами остатки гнилыхъ бревешекъ, когда-то бывшихъ мостковъ; эти бревешки въ настоящее время положительно только мЪшаютъ ходьбЪ.

СвЪту прибавляется понемногу все болЪе и болЪе, и вотъ уже опять зачинается зарница. Кратковременность ночи здЪсь дЪйстви-тельно поражаетъ. Въ КолЪ съ 20-го мая по 15-го iюля не заходитъ солнце. Въ серединЪ iюня мЪсяца, въ полночь, Коляне такъ описы-ваютъ положенiе солнца. Если отойдти отъ хаты средней высоты ша-говъ 50 и смотрЪть на конецъ крыши, такъ какъ разъ на немъ ж приходится солнце. Такъ какъ мы въ описываемое время были на 200 верстъ южнЪе Колы и насъ отдЪляли отъ нея высокiя горы, то понятно, что для насъ въ iюлЪ - (14-го числа) солнце уже заходило, но очень ненадолго, на какихъ-нибудь два часа, и свЪту все время было слишкомъ достаточно, чтобы не уснуть въ подобную ночь.

„Вотъ и новый плёсъ! Ну этотъ почище того будетъ!..”

„А что же особеннаго?”

„Да такъ. Сначала-то еще ничего. Озерко”.

„И всего четыре версты Ъхать?”

“Да четыре. Да эти четыре тоже станутъ тЪхъ четырехъ что только что прошли". Тутъ, видите ли, придется подниматься противъ те-ченiя рЪки Нивы. Сначала-то она ничего: бурлива только малость. Ну, а тамъ, послЪ, какъ къ тайболЪ подъЪзжать станемъ, такъ какъ есть котелъ кипитъ. Такъ у насъ печкой и зовется!”

„Нельзя ли будетъ обойдти? Спокойные-то заводи да плёсы проЪдемъ, а тамъ бережкомъ обойдемъ? А? Ларивонъ?”

„Нельзя, барчукъ, нельзя! Тропинки тебЪ нЪтъ; на берегу ло-ски, болото. Увязнешь какъ разъ. Да ты не бойся! Я вотъ сколькЪ лЪтъ всю рЪку проЪзжаю! Каждый камень, какъ родной, знаю!”

УсЪлись мы въ лодки. Ъдемъ. Что за странное дно здЪсь. Такъ причудливо измЪняются въ немъ глубины. Вотъ совершенно черно подъ лодкой, хотя вода и совершенно чистая, прозрачная; вотъ мельк-нули хребты двухъ-трехъ громадныхъ саженныхъ валуновъ. Вотъ бЪжитъ лодка надъ самою песчаною отметью близко-близко, - такъ и кажется, что задЪнетъ непременно. Вотъ отмель сменилась камени-

стою грядой, сложенною изъ цЪлой груды валуновъ и опять глубь — черная, непроглядная.

Вотъ, на дотолЪ совершенно гладкой поверхности поды, показы-ваются струйки и зеркальные резко очерченные круги; это признаки, что теченiе здесь довольно сильное. Вотъ эти болшiе круги кру-тятся, точно выкипаютъ они снизу изъ глубины; резко очерчены они кругомъ струящеюся водой, а въ нихъ самихъ вода стоитъ какъ зеркало, только слегка выпуклое кверху.

Надо сказать правду, все Лопари отличные гребцы. Они опу-скаютъ въ воду и вынимаютъ весла изъ воды почти совершенно не слышно: доказательство того, что они умеютъ придать веслу въ руке должный уклонъ для того, чтобъ оно свободно прорезало поверх-ностный слой воды; каждый разъ только несколько капелекъ воды скатятся съ весла. Но главное, при гребле Лопарь далеко закиды-ваетъ весло назадъ, далеко впередъ вытягивая руки; вследствiе того у него очень великъ размахъ; затЪмъ, достоинство его гребли состоитъ въ томъ, что, сильно занеся весло, онъ налегаетъ на него понемногу, постепенно усиливая нажимъ, а не дергаетъ его сразу къ своей груди какъ это делаютъ яличники и въ особенности все Чухны; доведя силу давленiя весла на воду до определеннаго максимума, онъ опять-таки постепенно ослабляетъ давленiе и вынимаетъ осторожно изъ воды. Вследствiе того вы едете быстро и равномерно, плавно; вы не покачиваетесь и не подаетесь всемъ корпусомъ впередъ, какъ это бываетъ при порывистой гребле.

Но вотъ я начинаю замечать, что мерные удары веселъ поне-многу изменяютъ свой темпъ, и все чаще и чаще слышны всплески, следуюющiе одни за другими; гребцы зачастили. Теченiе становится очень сильнымъ. Подъ носомъ карбаса сильно журчитъ фонтаномъ поднимающаяся вода, и местами, на отмеляхъ, по камнямъ начинаетъ уже пениться и шумно попрыгивать бурливая Нива.

Вотъ сразу впереди открывается широкiй порогъ, составленный изъ несколькихъ рядовъ крупныхъ валуновъ. Мы на минуту останав-ливаемся, и нашъ „следопытъ” Ларивонъ отдаетъ свои распоряженiя. На посу съ шестомъ садится одинъ Лопарь, другой такой же на кор-ме, самъ Ларивонъ и Онисимъ, лучшие гребцы, садятся на четыре весла. Ударили; разогнали лодку и быстро пронеслись мимо первыхъ круп-ныхъ каменьевъ, но тутъ река сильно сдавлена въ узкихъ берегахъ, теченiе стремительное. Впереди три-четыре крупные валуна, черезъ которые бешено несется масса пенящейся воды. Лодка почти стала подъ напоромъ струи воды, бьющей среди двухъ камней. Несколько усилiй — вотъ вотъ... Вдругъ — кракъ! и мы сели на большомъ валуне, лодка совсемъ на боку, и ее начинаетъ понемногу поворачивать. Поднимается обычная суматоха. Кормчiй кричитъ что-то, все бро-саются, чтобы что-то сделать. Одинъ Ларивонъ не теряется и, однимъ силънымъ ударомъ весла повернувъ лодку, сводитъ ее съ валуна, и после нЪсколькихъ усилiй мы начинаемъ опять подвигаться впередъ. Ловко лавируя между крупными валунами, то работая весломъ, то давая сильный толчекъ впередъ шестомъ, пользуясь всякимъ при-кръгйемъ, чтобъ избежать стремительныхъ струй, местами пробиваю-щихся среди двухъ валуновъ, нашъ кормчiй ловко велъ лодку вдоль леваго берега. Такъ плыли мы, противъ сильнаго течетя, около по-лучаса. Но теченiе все усиливалось; пока мы были еще прикрыты отъ главнаго напора воды довольно значительнымъ мысомъ, еще можно было кое-какъ управляться, хотя мы подвигались весьма медленно. Но вотъ мы огибаемъ мысъ, и река превращается въ стремительнейшiй бурный потокъ. Съ страшными усилiями подви-гаемся мы впередъ, почти исключительно проталкиваясь на шестахъ: въ довершенiе всего приходится черезъ этотъ потокъ переехать поперекъ на противоположный берегъ. Мы вcе протестуемъ. Какъ то страстно хочется переправы, и жутко становится, и сердце замираетъ отъ удовольствiя. Ширина потока сажень 15. А уже въ 2—3 саженяхъ отъ берега, съ страшнымъ ревомъ и грохотомъ, бешено несется клокочущая масса воды, местами грозно черная, вытянувшись въ толстыя струи потока, местами неистово подпрыгивая вверхъ, пере-скакивая чрезъ валуны, а частью со свистомъ, взвиваясь вверхъ мимолетнымъ фонтаномъ и разсыпаясь потомъ тысячами брызгъ, пе-нящими кругомъ и безъ того сЪдую поверхность волны. Такъ и скачутъ, такъ и рвутся волны. Брызги, ревъ, грохотъ... Лодку остановили. Настала мертвая тишина. Ларивонъ сказалъ несколько словъ своимъ. Те молча кивнули головой. Мы согласились ехать. Дружно ударили четыре весла. Разъ, два... три... вотъ насъ что-то подхватило, мелькаютъ валуны, пена, брызги... мы несемся впередъ, а теченiе съ страшною быстротой уноситъ насъ внизъ. Мы не разъ натыкаемся, соскакиваемъ снова... Вотъ несколько крупныхъ валу-новъ... Вода съ ревомъ несетъ насъ на нихъ. Кякiе-то два-три удара шестомъ Ларивона, и мы пронеслись мимо. Вотъ мы сильно удари-лись обо что-то... Да, мы ужь у берега...

Несколько мгновенiй мы не могли опомниться. Только маленькiй человЪчекъ спокойно стоялъ на корме и тихо утиралъ свою вспоте-вшую голову, теперь такъ живописно покрытую косматыми черными волосами.

Это положительно художникъ своего дЪла! Его ястребиный носъ какъ-то еще пригнулся. Маленьюе черные глазки блестятъ наслаж-детемъ и гордостью. Въ эту минуту онъ былъ прекрасенъ и великъ.

Когда мы опомнились, дружное ура огласило тихiе берега бурной Нивы. Нашъ энтузшазмъ не зналъ границъ; какъ всегда бываетъ поели важныхъ, тяжелыхъ минутъ опасности, наступила реакщя, и все ста-рались какъ-нибудь выразить шумную радость, сменившую напряжен-ное молчанiе. Все заговорили разомъ. Носильщики, дотоле осторож-ные, безтолково засуетились. Мои альбомы для рисованiя полетали на болотистый берегъ, все мелочи изъ сумки вывалились въ мелкiй кустарникъ, где ихъ пришлось съ четверть часа отыскивать.

Следовавшая за нами лодка была далеко не такъ счастлива, и это, конечно, зависело отъ сравнительной неловкости кормчаго. Первую по-ловину ширины реки они проехали также удачно, какъ и мы. Гребцы гребли изо всехъсилъ; лодка быстро неслась по дiагонали, сильно увлекаемая теченiемъ. Но вотъ у одного изъ гребцовъ сорвалось весло вслЪдствiе усиленной и ускоренной гребли; онъ, опрокинулся назадъ и произвелъ замешательство; лодка закачалась. Прошло не-сколько мгновенiй всеобщаго смущенiя и бездействiя; лодку между тЪмъ нанесло на большiе валуны. Сильно качнулась она; все по-падали; новымъ напоромъ волны лодку сильно накренило черезъ валуны, и вода широкою струей полилась черезъ бортъ внутрь лодки. Тамъ была большая часть багажа и нашъ зуекъ, да еще три человека. Мы были немыми зрителями ужасной картины; стоя на берегу, мы вторично переживали все перепетii угрожавшей намъ катастрофы. Но вотъ одинъ изъ Лопарей догадался помочь действiю воды, вместо того, чтобъ ей противодействовать. Сильно наперевъ въ камни со стороны удара волны, они перевалили лодку черезъ камни, и она бешено понеслась дальше внизъ. Между темъ весла заработали снова, iхотя саженъ на 30 ниже насъ, но они все-таки благополучно пристали къ берегу.

„Ну, Богъ помиловалъ! Укоризненно качая имъ на встречу голо-вой”, говорилъ Ларивонъ.

“Въ самой печкЪ проклятой чуть было не застряли. Только кабы не Гаврило, плохо бы было”. 

„Противъ Ларивона у насъ мало кто найдется выстоять", при­знавались Лопари.

„Вотъ только одинъ Онисимъ!”

„Да”, говорилъ Ларивонъ, — „не даромъ мы съ нимъ въ лЪто разъ шесть-семь по Нивъ въ Кандалакшу спускаемся! Вотъ это, да еще два-три такихъ проклятыхъ мЪста выищется, не больше. Есть гдЪ на веревки лодку проводили, а сами по берегу идемъ. А въ одномъ мЪстЪ свой карбасъ по берегу волокомъ волокемъ. Слава, пресвятой ХристородицЪ! Берегла до сихъ поръ, матушка!”

Онисимъ все время молчалъ, не желая принимать участiя въ объясненiяхъ, но въ то же время самодовольно улыбался, какъ бы не желая потерять должнаго величiя.

„Онъ у насъ не смотри что корявый! Такого стрелка поискать надо! Оленя въ глазъ бьетъ на шестьдесятъ сажень! Щепку тонкую ему поставить, тоже на шестьдесятъ сажень собьетъ.

Переговариваясь такимъ образомъ, мы окончательно выгрузили свою кладь изъ карбасовъ и шли снова цугомъ по тропинки, каждый со своею ношей. Это былъ большой переходъ, въ 7 верстъ. Местность сначала нисколько волнистая потомъ становится совершенно ровна, и но ней проложены xopoшieмостки. Местами только, особенно подъ конецъ, гдЪ не успели еще ихъ починить, сохранились лишь одни поперечныя балки и перекладины. Гнилыя, обратившаяся въ какую-то труху, доски валяются тутъ же по бокамъ, мЪшая только путнику. Приходится или поминутно всходить на доски и снова сходить съ нихъ, или шагать чрезъ балки, или лавировать во все стороны, увязая при этомъ въ нЪсколько топкомъ грунгЪ. ЗдЪсь дорога идетъ все время крупнымъ лЪсомъ. Высокiя сосны, съ своими красноватыми голыми стволами, перемешаны съ яркозелеными елями, покрытыми сЪдыми мохнатыми лишайниками, свисающими съ ветвей. Они при-даютъ этимъ деревьямъ какой-то унылый, старческiй характеръ. Здесь уже начали намъ попадаться въ значительном количествЪ лемминги или, по местному названiю, пеструшки (Myodestorquatus)-Прехорошенькiе зверьки, изъ породы полёвокъ. По формЪ они сильно напоминаютъ морскую свинку въ минiатюрЪ. Краснобураго цвета, съ широкою, совершенно черною полосой за шеей и очень короткимъ хвостомъ, они очень рЪзко отличаются отъ мышей еще и темъ, что мордочки ихъ совершенно притуплены, что придаетъ круглую форму ихъ головъ. Два большiе рЪзца на верхней челюсти видны изъ-подъ разрЪзныхъ губъ даже при закрытомъ ртЪ.

ПослЪвесьма продолжительнаго перехода по мосткамъ, прихо­дится подниматься на покрытую густымъ, прекраснымъ лЪсомъ вараку, которая замечательна своею крутизной и живописностью. Масса гро-мадныхъ дикихъ валуновъ угловатой формы разбросана по ея по­верхности. На многихъ изъ нихъ растутъ высокiя ели и сосны ко-торыя составляютъ, вЪроятно, уже не первую сотню поколЪнiй. Не смотря на сильную каменистость дороги, она здЪсь прекрасна. Это объясняется тЪм, что тропинка поднимается на поддонную морену глетчера, въ которой не разсортированъ матерiалъ, и потому при плотномъ грунтъ поверхность тропинки песчаная.

Еще крутой подъемъ, поворотъ на лЪво, спускъ, поворота на право, и передъ вашими глазами открывается чудная картина Громадная водная поверхность въ 90 верстъ длиной и 30 шири-ной, при началЪ сжата въ узкихъ и высокихъ берегахъ. Было 5 ча-совъ утра, и солнце уже довольно высоко поднялось надъ горизон-томъ.

„Это Зашеекъ”, скромно сказалъ Ларивонъ. „Господа, мы на Имандре!” И все стали устраивать бивуакъ.

II.

На Имандре.

Озеро Имандра лежитъ на высотЪ 110 метровъ надъ уровнемъ океана (1 метръ = 3,28'=1,4 аршина; слЪдовательно, 110=360,8'.). Поэтому понятно, что всъ накопляющiяся здЪсь воды должны быстро сливаться по большому уклону въ Кандалакшей залiвъ. Мы уже успЪли познакомиться съ рекой Нивой, которая служитъ главнымъ стокомъ этого громаднаго озера. Мы знаемъ, что непрерывный, горный потокъ, несущий свои воды на протяженiiверстъ, изъ которыхъ, впрочемъ, 5 верстъ приходится вычесть на: плесъ, и 4 на второй. Следовательно, на протяженii 9 верстъ рЪка протекаетъ сквозь озеро, и мы можемъ принять ея поверхность за горизонтальную. Остальныя 24 версты рЪка имЪетъ паденiе в 110 метровъ или 360 футъ. Если вывести отсюда отношенiе длины pЪки кь высоте  ея  паденiя,  получимъ  10,000'  къ  43'. При такомъ сильномъ уклонЪ, понятно, рЪка Нива быстро уносить свои воды отъ истока къ морю. Отсюда происходить и ея сила, и быстрота. Для того, чтобъ имЪть совершенно ясно представленiе о ея быстроте, сравнимъ ее съ общеизвестною рЪкой Невой. При длине въ 67 верстъ и ширинъ до 300 саж. она имъетъ паденiе въ 50'. Что даетъ отношенiе на 234,500'—50', или на каждые 10,000'—2,132'. Такъ какъ мы вывели отношенiе паденiя рЪки къ той, же самой длинЪ въ 10,000',то сравнивъ эти двЪ величины для рЪкъ Невы, и Нивы, получимъ cooтношенiе чиселъ 2,132' къ 43', что составить приблизительно 21,1; то-есть, теченiе рЪки Нивы въ 21 разъ быстрее теченiя Невы. Понятно, что сообразно съ такою быстротой реки и самое озеро Имандра быстро опоражнивается отъ весеннихъ водъ и затемъ все время стоить на одномъ уровнЪ, а рЪка сильно углубляетъ свое русло и размываетъ берега.

Озеро Имандра простирается съ сЪвера на югъ въ длину до 90 верстъ. Оно лежитъ въ очень глубокой и узкой котловине, выточенной глетчернымъ льдомъ; ледникъ этотъ долженъ былъ идти съ юга на северъ, на что имеются геологическiя доказательства, но ихъ не место приводить здЪсь. Озеро вытянулось въ почти прямую линiю, что опять указывает на ледниковое происхожденiе ложа. Только на тожномъ своемъ конце оно образуетъ крутой заворотъ на западЪносящую названiе Бабинской Имандры, соединяющейся съ Iокостровскою, которая составляетъ самый южный конецъ озера. Ширина озера весьма непостоянна; средняя величина можетъ быть принята за 10 верстъ; но она варьируетъ отъ 7,8 до 30 верстъ, если считать, напримеръ, Мончу-губу и Витти-губу. Это громадный водный бассейнъ, принимающей въ себя нЪсколько большихъ рЪкъ, какъ напримЪръ, истоки цЪлаго ряда Челмозеръ и Пиренгозеръ, съ запада, реку Печу, изъ Умбозера, съ востока, и еще съ запада въ Мончу-губу впадаютъ воды изъ цЪлаго ряда озеръ. Кроме реки Нивы, существуетъ еще только одинъ потокъ, именно озеро высылаетъ большую реку „Большую”, съ юго-востока; она впадаетъ первоначально въ озеро Кольвицкое, а затемъ въ Кандалакшскую губу. Не смотря на это громадное количество доставляемой въ озера воды, оно все-таки остается мелкимъ. Именно, средняя глубина его колеблется отъ 2 до 3 сажень, и дно притомъ всегда каменистое, устланное толстымъ слоемъ валуновъ. Местами, конечно, случается находить и большую глубину, особенно въ тЪхъ мЪстахъ, где къ самому берегу подходятъ высокiя горы. Такъ именно у Хибиныхъ горъ, она достигаетъ 25 сажень, что впрочемъ составляетъ уже максимумъ глубины.

Чудную картину представляетъ это озеро, какъ въ ясную, такъ и въ бурную погоду. Сжатое въ узкой долине громадными, высокими горами, покрытыми до известной высоты сперва лиственнымъ, а затемъ крупнымъ сосновымъ лесомъ, при скалистыхъ берегахъ, громадномъ количестве острововъ, совершенно чистой, прозрачной воде, оно вполне имеетъ характеръ горнаго озера.

Когда мы проснулись, въ день прихода изъ Кандалакши, после недолгаго, но весьма глубокаго сна, какое-то странное чувство владело всемъ нашимъ организмомъ. Но дело было непонятно только до первой нашей попытки встать. Пройдя накануне 24 версты пешкомъ, съ значительною ношей, до полутора пудовъ весомъ, на спине, мы неминуемо должны были быть совершенно разбиты. И действительно, первое, что я почувствовалъ, едва поднявшись съ земли, — была страшная ломота въ лопаткахъ, на которыхъ держалась моя сумка, укрепленная въ виде ранца. Чувство общей разбитости и какая-то одеревенелость ногъ не позволяли безнаказанно сделать несколько шаговъ. Мускулы ногъ горели, точно после горчичниковъ, и съ каждымъ движенiемъ соединялась такая боль, что по неволе приходилось лежать на месте. Чтобы  сделать  несколько  шаговъ къ озеру, приходилось терпеть муки, и невольно брался я руками за мускулы бедра и, сильно сжимая ихъ, утишалъ боль и такимъ способомъ могъ переступать. Въ качестве безногаго расположился я на берегу и разбиралъ свой гербарiй, а затемъ пытался набросать карандашомъ прелестную перспективу Хибиныхъ горъ, которыя рисовались далеко на горизонте, верстъ за 50 отъ Зашейка. Но, увы, только что взялся я за карандашъ, какъ надъ головой моею раздалось трубное пенiе, и целый рой комаровъ загуделъ въ воздухе. Тутъ  позналъ  я  впервые  истыя  муки,  причиняемыя  комарами.  Все лицо,  уши,  шея  и  руки  были  немедленно покрыты  целымъ сЪрымъ слоемъ  комаровъ,  которые,  плотоядно  напевая  свою  песню,  ползали по  телу  и  поминутно  жалили одно место за другимъ. Руки были одеты какъ бы въ серыя перчатки. Глаза приходилось закрывать. Особенно нападали они на заушье и веки. Къ нимъ присоединились вскоре и мошки. Лопари говорили, что „эта мошка тесныя места больно любитъ”. И  действительно,  въ  то  время,  какъ  комары  кусали  руки и лицо, мошки  заползали  за  очки  и  разъедали  вкровь  вЪки,  забирались  за уши,  и  вскоре  тамъ  показывалась  кровь  и  тонкими полосками струилась по тЪлу. Понятно, при такихъ условiяхъ рисованiъ шло плохо. Карандашъ только что коснется бумаги, какъ въ то же мгновенiе вы чувствуете два-три укола. Вотъ нЪсколько мошекъ суетливо бЪгаютъ по векамъ, щекотятъ и раздражаютъ немилосердно. Вооружившись терпенiемъ, хочешь пренебречь такою мелочью, тогда две изъ нихъ, взбЪгаютъ на глазное яблоко, — вы мигаете и вместо рисованья должны заняться удаленiемъ этого посторонняго тела. Однимъ словомъ, вскоре борьба становится не по силамъ, и волей-неволей раскладываешь костеръ, на который сверху бросается кусокъ сырого дерна, для полученiя Ъдкаго дыма. Лопари обыкновенно кла-дутъ въ огонь кусты вороницы, гажьей ягоды и побеги изящнаго ползучаго растенiя Linneaborealis. ВскорЪ густой бЪловато-сЪрый дымъ клубами валитъ изъ костра, и отъ него комары и мошки действительно несколько отлетаютъ въ сторону. Но за то едкiй дымъ начинаетъ разъедать глаза, щиплетъ горло, спазмодическiй кашель, начинаетъ душить спасающегося отъ комаровъ, и невольно отодвигаешься снова отъ костра и опять попадаешь въ область комаровъ и мошекъ.

Разложено три костра, въ видь треугольника. Въ промежутки между ними поместились мы. Компанiя состоитъ изъ насъ — двухъ путешественниковъ, трехъ Лопарей и нашего зуйка — Ильи. Лопари —наши старые знакомые - Ларивонъ, Онисимъ и Миронъ глухой. Этотъ последней, большею частью, все молчитъ и улыбается.

„Былъ въ нашихъ мЪстахъ Англичанъ одинъ", разказываетъ Ларивонъ. „Ноги у него все больно болели. Такъ для себя, нарочно, нанялъ онъ восемь человъкъ, чтобъ они его изъ самой Кандалакши на кресле несли. Самъ здоровый такой, сильный. Все въ книжку запи-сываетъ. Ну, несли его. Медведь-то нашъ тоже несъ. Только на пер-вомъ двЪнадцативерстномъ переходи, хоть и частенько присажива-лись, а поустали порядочно-таки. На одномъ месте споткну-лись они, да чуть не вывалили его. Сердился онъ очень на Мирона.” Замечу, что у этого глухого Мирона, совершенно своеобразная физiономiя.У него сильно выраженъ монгольскiй типъ, или вернее, калмыцкiй: косо поставленные глаза, сильно выдаюшiяся впередъ скулы, косматыя, рыжевато-бЪлокурыя волосы, толстый вздернутый носъ и толстыя красныя губы, глаза голубые. Онъ совершенно вы-деляется изъ общаго лопарскаго типа. Большая часть Лопарей длинно-носые, даже съ орлиными носами, Глаза поставлены прямо. Скулы несколько широки, но впередъ не выдаются.

„Англичанъ этотъ три раза его срисовывалъ. Первый разъ здесь; потомъ у стоячаго камня, что подъ Сырою Тундрой. Посадилъ его на камень, отъЪхалъ и срисовалъ съ лодки".

Миронъ сидитъ и самодовольно улыбается.

“Все этотъ Англичанъ срисовывалъ. И вежу (избушку лопарскую), и лодки наши, и лЪсъ, и насъ самихъ, и горы... Оленей особенно радъ былъ увидеть. На продажу вели”.

„ Неужели дикихъ?”

„НЪтъ, баринъ, дикихъ не поведешь. Едва къ нему, косматому, подберешься съ нашею винтовкой, да и пулю въ бокъ. Вотъ тебе и конецъ".

„А покажите-ка свои винтовки!"

Онисимъ и Ларивонъ отправились и принесли каждый свою. Вотъ, что мы увидали. Очень толстый и длинный стволъ, весомъ отъ 17 до 22-23 фунтовъ, имЪетъ толщину стЪнокъ несоразмерно великую. Собственно среднiй каналъ такой толщины, что пулей служитъ обык­новенная волчья картечь. А наружный дiаметръ 35 миллиметровъ или одинъ англ. дюймъ съ четвертью. Следовательно, толщина сте-нокъ дула равняется 14 или 15 миллиметрамъ. Понятно, отъ этого и зависитъ страшная тяжесть ружья, но также и верность боя, и отсутствiе отдачи. Дуло никогда при выстреле не кладется на руку, а ставится или на рогатку, или кладется на сучекъ, камень и т. п. Ложе ружья идетъ не внизъ, а вверхъ, и потому не упирается въ плечо, а кладется на плечо; для большей стойкости и верности боя Лопарь еще притискиваетъ стволъ рукой. Ружья кремневыя съ полочкой. Тамъ, где находится замокъ, съ правой стороны, приделанъ къ ложу кусокъ оленьей шкуры, мехомъ кверху, для защиты отъ сырости. Подъ мЪховымъ покрываломъ кладется еще промасленная бумага или тряпка. Лопари очень заботятся о своихъ ружьяхъ. Медленно, тщательно отвернетъ Лопарь шкурку, протретъ полочку, замокъ и все дуло масляною тряпкой; прочиститъ стволъ внутри келезнымъ шомполомъ, продуетъ, смахнетъ соринку и также истово,

тщательно и крайне медленно начинаетъ заряжать. Пороху кладетъ лопарь съ полъ-наперстка, потомъ для большей силы боя, прикола-чиваетъ его крепко на крепко и съ тряпицей загоняетъ пулю-кар-течку.

“А ну-ка, ну-ка, Онисимъ, ты ведь стрелокъ знаменитый! Попади въ цель на 60 сажень!”

Торжественно и гордо поднялся Ларивонъ. Онъ не хотелъ уступать Онисиму. Долго, медленно цЪлилъ онъ въ укрепленную среди валуновъ на водЪ щепку; выстрЪлилъ, и пуля щелкнула по камню, у самой щепки. Сконфуженный неудачей, онъ тотчасъ удалился.

Выступилъ Онисимъ. Улегшись животомъ на землю, укрЪплялъ ружье среди камней, долго наводилъ онъ, выцЪливалъ, и когда вы-стрЪлилъ, щепка сделала скачекъ къ верху и упала въ воду. Съ самодовольною улыбкой поднялся онъ съ земли и задумчиво поникъ потомъ своею курчавою головой.

Я между тЪмъ налилъ ему стаканъ коньяку. Какой эффектъ про-извелъ этотъ стаканъ! Лице полное мысли, крайне выразительное, хотя и некрасивое, вдругъ изменилось... Глаза сразу какъ-то засветились, разгорались. Страсть вспыхнула въ нихъ. Медленно, понемногу, сталъ онъ пить незнакомое ему вино, смакуя каждую порцiю въ нисколько капель. ЗатЪмъ мы вернулись къ костру, и разговоръ зашелъ конечно вообще о стрельбе и объ охоте.

„Вотъ вамъ интересно ведь! Тутъ у насъ бобры есть!”

„Какъ, бобры!” удивились мы...

Известно, что въ древнее время, въ Россiи жили бобры; при Владимiре МономахЪ, ЯрославЪ жили бобры даже въ ДнЪпре. Севернее, какъ известно, новгородскiе ушкуйники торговали мехомъ и подать платили бобрами. Но въ позднейшее время о нихъ упоминается редко; по видимому, послЪ Ермака бобры стали вывозиться изъ Сибири.

Да, тутъ, вотъ, недалеко есть озеро. Бабинская Имандра про-зывается”, разказывалъ Григорiй кривой, присоединившшся къ нашей группе.

Въ одномъ узкомъ рукавЪ и въ рекахъ, повыше, есть места, гдЪ мы, вотъ, съ Потапомъ, еще года два тому, не больше, видели жилища ихъ; горками такими, шапками поднимаются изъ воды. А летъ пять назадъ, такъ мы ихъ много еще били и шкуры продавали. На Гольцовомъ ручье, еще подъ Хибиными Тундрами, тоже летъ пять тому назадъ, бобры жили. А на КолЪ рЪкЪ, такъ и до сихъ поръ еще одинъ живетъ. Вотъ ужь за прошлое лето его два раза видели (Это фактъ. Кольскiй исправникъ Ъздилъ,въ 1880 году, на лодкЪ къ колонисту,  открывшему бобра, и видЪлъ его). Тамъ подъ Колой верстахъ въ семи, живетъ НЪмецъ, колонистъ Матвей, такъ вотъ онъ первый увидалъ и убить хотЪлъ, да исправникъ сказалъ ему, что штрафъ большой возьметъ, такъ до сихъ поръ цЪлъ боберъ”.

„Ну, а настоящее дикiе олени есть у васъ? Говорятъ, вы вместо дикихъ, все домашнихъ бьете?”

„Ну, баринъ, это и видно, что дикаря-то вы и не видали. Его не спутаешь! Теперь, возмемъ, напримеръ, хоть ручнаго домашняго оленя. Ростомъ онъ маленькiй; бежитъ ли, такъ ли стоитъ, - шея и голова у него опущены; у дикаря всегда шея и голова гордо кверху заки-нуты. Въ лесу ли онъ стоитъ, сторожитъ, шея кверху вытянута, голову закинетъ, прислушивается, либо озирается. Рога у дикаря гораздо больше, чемъ у домашняго. Лопатка на рогахъ широкая, пальцы крючками загнетъ. Онъ ихъ копытами колотитъ, куетъ, и такую форму выкуетъ, какую захочетъ”.

„А что вы знаете про маленькихъ?”

„Да, почитай, что ничего не знаемъ. ведь теперь дикаря то зъ кои веки увидишь. А маленькихъ совсемъ не видимъ. Малень- кихъ, годовалыхъ, либо двухъ-годовалыхъ мы пыжиками зовемъ. Ма-хонькiе они, махонькiе родятся. Насосутся какъ вдоволь, такъ и начинаютъ за маткой бегать. Иной съ ягненочка самаго молодень-каго, а такъ прытко скачетъ. Ведь у насъ и домашнiе, на лето, на свободу выпускаются, такъ вотъ и приходится видеть. Пока матка ихъ водитъ, отваживаетъ, зовутъ ее важенкой. Она ростомъ куда меньше самца. У пыжика рога сперва простыми бугорками торчатъ. Потомъ какъ длиннымъ клинышкомъ выростутъ, такъ сброситъ ихъ пыжикъ, а на новый годъ ужъ у него вилочкой рожки торчатъ. Каждый годъ онъ ихъ теряетъ, и каждый годъ они все больше и ветвистее ростутъ. Когда далеко ходить приходится, такъ мы свою винтовку оленю на верхнiя вилки рогъ кладемъ, и бережно ее онъ несетъ. Если слу-чится, что тропинка слишкомъ узка станетъ, такъ онъ, чтобы ружье не задевало за деревья, голову въ сторону поворотитъ, такъ что ружье не поперекъ, а вдоль тропинки приходится”...

Костеръ между тЪмъ догорЪлъ, но Ъдкiй чадъ все еще расходился отъ него по земле во все стороны. Комары временно оставили насъ въ покое. Около меня лежалъ альбомъ съ жалкимъ наброскомъ Хибиныхъ горъ, который могъ служить доказательствомъ только того, До какой степени могутъ комары мЪшать занятому человку и измучить его. Я попросилъ одного изъ собесЪдниковь посидЪть спокойно и черезъ десять минутъ показалъ Лопарямъ готовый портретъ. Хотя это былъ только набросокъ, но сходство мне удалось схватить, так что не только всЪ присутствующее Лопари одобрили его, но и впоследствiи въ КолЪ, за 200 верстъ, мнЪ приходилось слышать, показывая, мой альбомъ восклицанiя: да это Онисимъ!..

За первымъ послЪдовала очередь втораго, Потапа, и притомъ я изобразилъ его въ двухъ видахъ. Лопари, очевидно, очень до­вольны, когда съ нихъ срисовываютъ; позируютъ они съ удоволь-ствiемъ. ЗамЪчательно, что стоя вообще невысоко по своему развитiю въ ряду европейскихъ племенъ, они имЪютъ замЪчательно развитый художественный вкусъ и способность разбирать рисунки и чертежи. Мне приходилось нерЪдко удивляться неумЪлости русскаго народа понять и видеть самый ясный оттушеванный рисунокъ. Лопари же по несколькимъ штрихамъ эскиза узнаютъ рисунокъ горы и, заметивъ оттенки намеченныхъ долинъ, логовъ, называютъ ихъ по именамъ. Это вовсе не такъ просто и неинтересно, какъ кажется съ перваго взгляда. По моему, это имеетъ глубокiй смыслъ, важное антропологическое значенiе. Это указываетъ на известное развитiе, на врожденную способность къ образнымъ представленiямъ, къ ясному мышленiю, къ сопоставленiю. Умея представить, вспомнить и послЪдовательно прослЪдить по чертежу всЪ детали мЪстности, Лопарь, очевидно, при этомъ ясно видит предъ собою знакомую картину; и вотъ эта-то способность отъ линии плана и даже карты переносится къ отвлеченному, умственному представленiю, сохранившемуся въ памяти, ясно указываетъ на существованiе у него высшаго ряда способностей. И я убежденъ, что Лопарю легко далась бы .геометрiя, а за нею и механика. Я знавалъ университетскихъ товарищей, которые, связно передавая описанiе вещи, не могли ясно представить ее сами себе въ уме; описанiе заучивалось на память, а силы представленiя у нихъ не было. И всякiй, конечно, можетъ это проверить на самомъ себе. Когда человекъ доходитъ до совершенно яснаго пониманiя предмета, тогда у него возникаетъ объ этомъ предмете образное представленiе, тогда оно становится картиннымъ. Такъ Тиндаль говорить, что только у того действительно развиты математическiя способности, кто не только понимаетъ логическую связь формулъ, но и инстинктивно чувствуетъ ихъ, для кого одна формула, являясь въ виде образнаго представленiя, воплощенiя математической идеи, составляетъ роковую необходимость при известныхъ условхяхъ, которыя уже сами собою чувствуются. Достигнуть такого картиннаго представленiя составляетъ идеалъ пониманiя въ каждой отрасли обширнаго круга наукъ.

Самъ Тиндаль, стремясь къ этому идеалу, достигъ совершен-ства. Его объясненiя и описанiя до того образны, до такой степени осязательны, что, читая его, невольно увлекаешься и переносишься въ мiръ картинныхъ представлены, имъ вызываемыхъ.

Часть этой высшей способности находимъ мы у Лопарей.

“Смотрите-ка, смотрите на горы! Какъ ихъ позолотило! Какъ снЪгъ блеститъ!”

Прямо передъ нашими глазами, далеко на горизонте, рисовалась зубчатая линiя вершинъ Хибиныхъ горъ. Оне отстояли отъ насъ на 50 верстъ. Воздухъ былъ такъ чистъ, что, не смотря на громадное разстоянiе, виднелись, темною, черною полосой обрисовывавппеся на самой воде сосновые леса, надъ ними скалистыя горы, съ резко-очерченными долинами, хребтами, а на верху и по склонамъ блестелъ на солнце розоватый снегъ.

„Тамъ снЪгу еще вдоволь. Ведь въ мае месяце на всемъ озере Имандре ледъ стоитъ; въ половине iюня начинаетъ сходить, тогда воды-то много! Вотъ за двЪ недЪли еще ледъ былъ, а сегодня, вЪдь, 15-е iюля. Ну, а теперь съ каждымъ днемъ все меньше, да меньше”.

Поэтому-то iюнь и iюль мЪсяцы тутъ самые богатые водой. СнЪга таютъ очень быстро, потому что на горахъ днемъ бываетъ 22—23° Цельсiя; камни сильно накаляются; зной сообщается застоявшемуся воздуху въ лощинахъ, где преимущественно залегаетъ снегъ. Шумно бегутъ ручьи, набухаютъ торфяники на крутыхъ склонахъ горъ. Потомъ разрываются и целые потоки грязной, мутной или ржавой воды, несутся по ложбинамъ, оттуда въ реки и озера, и попадаютъ въ Имандру, изъ которой бешеная Нива въ 3—4 часа доставить ихъ въ БЪлое море.

“Отдохнули, кажется, достаточно. Не съездить ли куда-нибудь въ ближайшiя окрестности. Сделаемте маленькую экскурсiю?”

“Поздно, вЪдь ужь вечеръ”.

“Хоть близко, куда-нибудь. Я на ночь уЪду!”

“А что, друзья мои, есть у васъ по близости здЪсь тундры, чтобы вершины скалистыя были голыя, безлЪсныя”.

“Есть, какъ же! Тутъ въ семи верстахъ Сырая Тундра. Вся она кругомъ покрыта крупнымъ лесомъ, а вершина голая. Тамъ и мед-вЪди есть, и орлы водятся. На верхушке горы прудокъ небольшой и болото. Оттого-то и зовутъ ее Сырою Тундрой”.

“ПоЪдемте же, кто согласенъ? Миронъ, Григорiй?”

„Что жь? Мы согласны!”

И Миронъ Глухой и Григорiй Кривой пошли готовить карбасъ къ поЪздкЪ.

Черезъ полчаса, ровно въ 9 часовъ вечера, мы выехали. Было еще совершенно свЪтло, такъ что по дорогв забывалось, что надви-гается уже ночь, и казалось еще далеко-далеко до полночи.

Путь представлялъ мало интереснаго. Каменистые наволоки, вытянутые узкими грядами вдоль озера, параллельно общей береговой лиши; низкiе, длинные мысы, пopocшiieельникомъ, высокимъ и чахлымъ, вотъ общее впечатленiе, производимое монотонными берегами. Изредка попадались кулики-перевозчики, перелетавппе съ камня на камень, съ однообразными пискливымъ троекратнымъ покрикиванiемъ. Вдали поднялись гагары и полетЪли... Тихо все и мертво кругомъ. Озеро совершенно спокойно, поверхность гладка какъ зеркало. Черными острыми линiями бЪжитъ въ немъ отраженiе проплывавшЪго нами берега. Тихо кругомъ и спокойно на душЪ и на сердцЪ. Полно, такъ ли мы далеко отъ родины, отъ своихъ близкихъ? “А пули съ собою взялъ?” спрашиваетъ вдругъ Григорiй. „Взялъ. А что такое?”

“Да, видишь ли, баринъ. Оно, можетъ, и ничего не будетъ, а сказывалъ только Потапъ, что пришлось ему быть на Сырой Тундрй, и видЪлъ онъ болыпущаго медведя. Такъ, можетъ случится, если встретиться, чтобы не оплошать”.

„Не бойся, Григорiй. Видь у меня ружье Федора Дмитрича. СтрЪлять умЪю. Да и слухъ у меня великолепный. Особенно въ лЪсу, шорохъ всякiй, такъ до тонкости въ ухо самъ бежитъ”. „Ну, смотри, баринъ!”

„Вотъ и прiЪхали”.

Каменистый берегъ весь устланъ громадными валунами, сначала въ полосЪ прибоя совершенно голыми, наваленными другъ на друга, безъ прослойки песку и гравiя. Дальше тянется моховой покровъ. Но вотъ черезъ три-четыре сажени отъ берега, сразу начинается крутой иодъемъ въ гору. Боже, что это за подъемъ. Ни тропинки, ни слЪда человЪческаго. Сначала идутъ крупные валуны, покрытые сплошнымъ моховымъ покровомъ. Но сперва полоса ихъ на столько незначительна, что вы совершенно незамЪтно переходите на обыкновенный ровный, крутой склонъ, покрытый довольно толстымъ растительнымъ слоемъ. Подъемъ постепенно становится все круче и круче. Поднявшись са-жень на 50, вы замЪчаете, что мЪстность становится опять весьма неровною. Масса поваленныхъ стволовъ березъ, и сосенъ, которыхъ никто никогда не убяраетъ изъ этихъ пустынныхъ областей. Гро-мадные валуны опять грудами навалены другъ на друга. Местами они покрыты тонкимъ дерновымъ слоемъ, зарослями брусники и ве-роники, но большею частью только толстымъ моховымъ слоемъ, ко-торый обманываетъ глазъ и могу путника на каждомъ шагу. Поверх-ность мохрваго покрова довольно ровная, и вы принимаете ее за на-дежную опору, но въ действительности валуны такъ неровны, и ихъ разделяютъ такiя громадные щели и провалы, что вы оступаетесь на каждомъ шагу, и потому путь делается особенно утомительнымъ.

Вотъ поднялся справа, изъ густой чащи крупныхъ деревьевъ, громадный горный орелъ и, плавно замахавъ крыльями, поднялся, расправилъ ихъ и началъ парить, постепенно поднимаясь въ под-небесье.

Вотъ уже три, четыре раза присаживались мы чтобы перевести духъ, но еще все далеко до вершины.

Склонъ Сырой Тундры сильно размытъ водой, потому здесь обра-зовалось много логовъ; они глубоки, но теперь уже сильно заросли кустарникомъ и даже крупнымъ, преимущественно еловымъ лЪсомъ, Тутъ гнездится множество дичи, и куропатки по нескольку гатукъ, группами, одна за другою съ шумомъ поднимались изъ кустарника. Я зарядилъ ружье и спустился въ логъ.

Масса намытаго мелкаго лЪсу, сучьевъ и листьевъ слеглась ва лежникомъ, образовавъ высоктя баррикады. Обыкновенно вода ихъ несла до первой значительной группы елей, которая ихъ задерживала и тутъ они лежали отъ одного половодья до другаго. Поднявъ пару куропатокъ, я подвинулся за ними по логу еще ниже и, нисколько увлекшись охотой, бътомъ спускался по кучамъ валежника. Такъ на-бежалъ я на большую группу елей, какъ вдругъ за нею раздался сильный шорохъ, и что-то массивное поднялось отъ меня шагахъ въ тридцати и опрометью понеслось прочь, внизъ. Это былъ большой бурый медведь. Съ разбЪгу я не могъ сразу остановиться и почти вплотную набежалъ на ели. Изъ-за нихъ я ясно увидалъ громад-ное косматое чудовище, и скажу правду, сердце невольно ёкнуло, "Рука инстинктивно опустилась въ карманъ, и я моментально пере-мЪнилъ патронъ въ ружьЪ, опустивъ въ него пулю. Но эта предо-сторожность была уже излишняя, медведь былъ далеко. Конечно, я тотчасъ же сталъ подниматься, совершенно забывъ о куропаткахъ.

„Экъ тебя! Вижу бежитъ сломя голову, а передъ нимъ, ну, совсемъ носомъ къ носу медведь!” такъ встретилъ меня Григорiй.

„Мы съ Мирономъ хорошо его разглядели. Сперва-то, смотримъ - что это подъ большою елью лежитъ, что-то черное. Ну, съ горы-то подошли краешкомъ поближе, и видимъ медведь. А тутъ и ты-то бежишь, да прямо таки на него. А онъ-то какъ испугается, да какъ вскочетъ, да въ припрыжку, вскачь, подъ гору, логомъ - лупитъ и не оглядывается; такой трескъ поднялся”.

„Счастье твое, что самъ ты больно горячъ, такой стукъ поднялъ, да такъ скоро на него набежалъ, что онъ сряду и испугался”.

„А что много у васъ тутъ медведей”.

„Много. Да мы ужь попривыкли къ нимъ. Этого твоего знакомца давно знаемъ. Давно ужь онъ тутъ живетъ. Большой медведь, старый. Вонъ на Бабинской Имандре, такъ тамъ ихъ два ходитъ. На Хибиныхъ есть”.

Между темъ мы продолжали быстро подвигаться впередъ. Местность стала ровнее, лесъ видимо мельчалъ, береза преобладала надъ всеми другими родами деревьевъ. Вотъ кончается подъемъ, и мы выходимъ на ровную поверхность. Но это еще не самая вершина. Прямо передъ нами растилается широкая болотистая долина, покрытая моховымъ слоемъ. Вправо лежитъ небольшое озерко, изъ котораго вытекаетъ ручей, струящейся черезъ все болотцо и впадающiй въ одинъ изъ многихъ логовъ. За этою долиной поднимается высокая отвесная стена, на две-три сажени до перваго уступа и затемъ еще сажени на три. Вся она сложена изъ гранулита, массивной плотной породы, въ изобилiи наполненной недЪлимыми (?) граната. Поискавъ несколько правЪе, находимъ подъемную тропинку (конечно, воображаемую). Тутъ местность начинаетъ быстро изменяться. Растительность почти совершенно исчезаетъ, изрЪдка только разбросаны одиночныя, корявыя березы, не выше двухъ сажень; отдельными пятнами лежитъ на камняхъ моховой и лишайниковый покровъ. Валуновъ уже не видно, а вместо нихъ масса мелкаго гравiя и особенно остроугольнаго щебня, составленная без обломковъ того же самаго гранулита. Онъ разбросанъ неправильно, цЪлымъ, почти непрерывнымъ слоемъ. НигдЪ не видно продольныхъ валовъ или кучъ, напоминающихъ морены. Съ четверть часа приходится идти по такому щебню. Замечается, что подъ нимъ поверхность очень ровная, не изрытая ложбинами или логами, Наконецъ, вотъ и самая вершина. Она совершенно голая. Наверху довольно большая площадка, сажень тридцать въ длину и двадцать въ ширину. Все склоны круты, только обращенный на сторону, противоположную озеру, положе другихъ. Первое дело, конечно, определить высоту: оказывается приблизительно 270 метровъ или 885,6 футъ надъ поверхностью озера, или абсолютная высота 380 метровъ.

Не смотря на позднее время и на значительность широты, подъ которою я находился, било еще тепло. Былъ одиннадцатый часъ въ исходе, а термометръ Цельсiя ноказывалъ 10°. (Широта Сырой Тундры 67°30) то-есть, она лежитъ на одинъ градусъ севернее полярнаго круга). Въ двенадцать часовъ ночи термометръ упалъ только до 9,40 по Цельсiю. Это меня удивило: быть за полярнымъ кругомъ на такой значительной высоте (ровно четверть версты надъ озеромъ и около одной трети версты абсолютныхъ), недалеко отъ снъговыхъ горъ, и иметь ночью, температуру обычную для этого времени въ Петербурге, Москве и т. д.

Поверхность верхушки горы совершенно гладко обточена; тутъ мы находимъ отличное доказательство того, что деятель, производившiй это сглаживанiе, обладалъ громадною силой и громаднымъ промежуткомъ времени. А именно: на поверхности верхушки выходятъ несколько жилъ полеваго шпата и кварца, значительно более крепкихъ, чемъ сама основная порода. А сточены они совершенно вровень, безразлично, что ясно указываетъ, что это стачиванiе нельзя приписать деятельности воды. Затемъ на поверхности можно ясно заметить несколько глубокихъ, параллельныхъ желобовъ: они проточены камнями, вмерзшими въ глетчеръ. Следовательно, мы и здесь, на этой громадной высоте, находимъ следы ледниковаго покрова.

Между тЪмъ поднялся довольно сильный холодный ветеръ, дувшiй прямо съ Хибиныхъ горъ. Мы разложили костеръ. Что за волшебный видъ представляли эти снежныя горы, закутанныя толстымъ слоемъ облаковъ, которые сползали внизъ и белымъ волнистымъ, туманнымъ моремъ ложились на озеро. Кое-где сквозили, точно щуки, длинные узкiе острова, параллельно вытянувшiеся вдоль озера.

Замечательна эта правильность. Каждый островъ имеетъ длинную форму, два берега его параллельны между собою и съ берегомъ озера. ЦЪлый рядъ такихъ тонкихъ, уакихъ острововъ вытянулся вдоль берега; они составляютъ какъ бы одинъ прибрежный каменистый валъ, насыпанный параллельно берегу, для его защиты; местами сквозь него прорвалась вода и остались проливы, какъ въ прорванной плотинЪ. Местами точно цЪлые ряды траншей воздвигнуты для защиты берега. Вотъ въ серединй озера черный, длинный островъ, заросшiй лесомъ, это Сявъ-островъ, вотъ лЪвее, повыше длинный островъ, на которомъ, точно куполъ, поднимается лесистая коническая шапка, это Высокiй островъ. Несколько правЪе группа мелкихъ острововъ - Ловушкинскiе острова. ВсЪ они, точно щуки гонятся за добычей, вcе смотрятъ въ одну сторону, одинъ островокъ въ хвостъ другому. Но повернемтесь на лЪво, на северо-западъ, и вы увидите продолженiе воднаго бассейна; это заливъ, носящiй названiе Бабинской Имандры - Тутъ тоже ряды острововъ, такихъ же вытянутыхъ, такихъ же лЪсистыхъ.

Вдругъ кто-то тихонько дернулъ меня за рукавъ. Это былъ Глухой Миронъ. Онъ осторожно указывалъ мнЪ на край ближайшей скалы, на которомъ красовалась живописная группа. Небольшая краснобурая важенка, то-есть, самка оленя, съ пЪгимъ пыжикомъ, дЪ-тенышемъ, стояли надъ самымъ обрывомъ. Она собрала свои ноги такъ, что они умещались на маленькой площадкЪ, вытянула шею и видимо была на стороже. Пыжикъ жался къ ея брюху.

„Смотри, баринъ, маху не давай!" съ какою-то странною усмешкой сказалъ Григорiй, видя какъ я невольно схватился за ружье.

Я приложился, выстрЪлилъ... Обе фигуры моментально скрылись за утесомъ.

„Конечно, мимо далъ. Да разве и можно стрелять. Видь это Павковскiе олени”.

“Какъ, это домашнiе!” воскликнулъ я съ разочарованiемъ.

„Ну да! 'Это Павковъ сюда своихъ оленей пригоняетъ изъ подъ Кандалакши”.

„Что же ты раньше не сказалъ! Я бы и стрелять не сталъ”.

Да разве можно туда твоею пулей попасть. Я хоть сейчасъ стану, стреляй”.

„Ведь туда шаговъ полтораста, не больше”.

„Эхъ, баринъ, Видно, что ты здесь вновЪ. Первое дело - утро, туманъ улегся; воздухъ чистый, пречистый. Второе, ты ведь на большой горе, а здесь воздухъ гораздо чище. Третье дело, что съ горы на гору всегда ближе кажетъ, а на низкую гору еще того ближе. Ведь на эту горушку отсюда шаговъ триста, а можетъ, четыреста

будетъ. Вотъ съ берданки бы хватилъ такъ и втрое достать можно. А то выдумалъ тоже съ такой пищалью да на охоту идти!

Я невольно соглашался съ Григорiемъ. ВсЪ, Лопари знатоки охотни-чьяго деЪла и всего до него касающагося. Услышавъ первый выстрЪлъ берданки, они по звуку решили, что она „страсть далеко беретъ”. Надъ моимъ револьверомъ сперва посмеялись, а когда я, попракти-ковавшись дня три, на Хибиныхъ горахъ, семь пуль изъ десяти вогналъ въ кружокъ, въ двъ ладони величиной, на разстоянiи двад-цати пяти шаговъ, тогда они и съ нимъ помирились и разсматри-вали съ удовольствiемъ и любопытствомъ эту диковинку. „Маленькое ружье” или „ливальверъ”, какъ некоторые изъ нихъ выучились его называть, доставлялъ имъ громадное наслаждеше. Такое же удовольствiе доставлялъ имъ и мой спутникъ своею меткою стрельбой въ летъ, когда на берегу Имандры, стоя за лопарскою вежой (избуш-кой), онъ убивалъ случайно налетавшую клушу; при крикЪ той налетали новыя, и одну за другою сражали мЪткiе выстрелы „на вскидку”, какъ говорили Лопари, и одна за другою падали они въ воду, сильно шлепаясь тЪлами о гладь воды, поднимая брызги ея и восторги зрителей. Они готовы бы были цЪлые часы, дни и недЪли проводить въ этой невинной забавой.

Этотъ эпизодъ съ важенкой и пыжикомъ очень оживилъ Лопарей, и они тотчасъ же начали не скончаемую cepiю разказовъ про свои охотничьи похожденiя. Они разказывали, какъ ловятъ оленей пет-лей. Олени обыкновенно бЪгаютъ, все одною уже давно проторенною тропинкой. Оленя выслЪживаютъ легче всего у озера. Тутъ, въ лЪсу, обыкновенно въ густой чащЪ, ставятъ ему западню; а именно - срубаютъ молоденькую сосенку, толщиною въ руку, и кладутъ ее поперекъ тропинки на высотъ груди оленя такъ, чтобъ онъ могъ принять ее за свалившееся отъ бури деревцо. Понятно, при легкомъ и быстромъ бЪгЪ, олень натыкается на такое препятствiе и тотчасъ же останавливается. Если чутье не откроетъ тутъ ему ничего подо-зрительнаго, то онъ напираетъ грудью, или обыкновенно отступаетъ iсь разбегу беретъ препятствiе, но ни за что не сворачиваетъ съ своей тропинки. Вотъ этимъ-то обстоятельствомъ и пользуются. Къ перекладинъ, преграждающей тропинку, прикрЪпряютъ толстую бичеву, захлестнутую выше петлей такъ, чтобы голова оленя пришлась въ ея середину. Тутъ употребляются различные прiемы: или верхушка березы сгибается силою внизъ, и къ ней прикрепляется конецъ петли, или онъ закрепляется накрепко. Въ первомъ случае защелкой сдерживающею силу упругости согнутой березы, служитъ таже самая перекладина. Тогда дело просто: олень съ разбегу ломаетъ пренятствiе, а вместе съ тймъ и приводить въ дЪйствiе березовую пружину, петля захлестывается, и чЪмъ сильнее бьется олень, тЪмъ крепче душитъ его мертвая петля.

Часто Лопари ловятъ оленя и западнями - ямами, которыя они нарочно роютъ на его пути; такая яма тщательно заделывается и забрасывается хворостомъ. Но этотъ способъ кропотливее, и первый нравится имъ по той сложности комбинаций, по тому остроумiю, кото-рое нужно было для его iзобрЪтенiя.

Отдохнувъ на вершине, у погасающаго уже костра, и еще разъ проверивъ свои барометричесшя и геологичесыя комнасныя измЪ-ренiя, мы стали спускаться. Была половина втораго, а между тЪмъ уже совершенно светло, я верхушки Хибиныхъ горъ позолотились уже первыми лучами солнечнаго восхода. Вотъ ярко багровый отблескъ голыхъ скалъ сменяется нежно пурпуровымъ оттенкомъ весеннихъ снЪговъ, еще залежавшихся на этихъ сумрачныхъ, изрЪзанныхъ вершинахъ. Какъ-то все выше поднимаются они, но того, какъ мы опускаемся; вотъ и опушка леса; за сумрачными, седыми отъ лишайыиковъ, деревьями его скрываются Хибины горы, и мы погружаемся въ сырой полумракъ хвойнаго лиса, провожающая насъ до самаго уровня воды. Черезъ часъ мы и дома и мирно отдыхаемъ, точно после прогулки но Крестовскому острову.

Человекъ долженъ приспособиться ко всему. Если онъ приспосо-бится то выживетъ, если нЪтъ - пропадетъ. Такъ приходилось и намъ приспособляться къ мЪстнымъ условiямъ, къ местной безкормицъ. Бросивъ всю свою провизiю въ Кандалакше, вслЪдствiе невозмож-ности перевозить и переносить лишнiе пять пудовъ, мы вместе съ темъ отказались отъ обезпеченiя себя въ пищи.

Все крупы, консервы и проч. были покинуты; взятъ былъ съ собою черный сушеный хлЪбъ. Мы надеялись доставать что-либо у Лопарей, но они преимущественно ели провяленную, полугнилую рыбу, оть одного запаха которой насъ тошнило. Поэтому каждый день у насъ бывалъ импровизованныя обедъ или завтракъ. Какъ редкость, при удачной охоте, мы лакомились горными куропатками, тетере- вами, конечно вареными, за неименiемъ масла. Завтракъ состоялъ часто изъ жареной кумжи, то-есть, крупной местной форели. За няю каждое утро посылали мы Лопарей, которые на лодкахъ спускались въ Ниву, до первой „печки”, то-есть, стремнины, и укрепившись тамъ въ камняхъ, на наживку ловили эту прелестную розовую рыбу.

Кумжа достигаетъ одного аршина длины. Держится она исключи-тельно въ стремнинахъ рекъ и въ мелкихъ горныхъ потокахъ, въ самой бешеной пене. Чудное розовое мясо ея такъ жирно, что Ло-пари жарятъ ее въ собственномъ жиру. Для этого рыбу про-тыкаютъ насквозь, вдоль ото рта до хвоста тонкимъ прутомъ; брюхо надрезываютъ, потрошатъ, а затЪмь делаютъ надрезы; она жарится на колышке, какъ на вертеле, надъ горячею золой догоревшаго костра. Ее ори этомъ сильно солятъ. Чрезвычайно толстое, сладкое, жирное мясо сильно прожаривается, такъ что снаружи хруститъ, какъ сухарь, и только внутри остается сочнымъ. Какъ мясо свежей семги, такъ и кумжи прелестно на первый разъ, и пожалуй на второй; на третiй и четвертый оно хорошо, вкусно, но вы находите его приторнымъ. Затемъ оно уже вамъ противно, именно потому, что оно слишкомъ сладко и жирно.

При обеде и завтраке неизбЪженъ чай. Но тутъ, необходима особая снаровка при питье его. Комары такъ надоедливо лезутъ вамъ въ ротъ, глаза и стаканъ съ чаемъ, что вы невольно глотаете комариную настойку. Летая надъ самымъ стаканомъ, они обжигаются паромъ и падаютъ въ чай. Такъ какъ ихъ летаетъ несметное ко-личество, то вся поверхность чая въ стакане сплошь покрыта кома-рами. Снаровка состоитъ именно въ томъ, чтобы, поднявъ стаканъ къ губамъ, наклонить его прочь отъ себя, дунуть на поверхность, смах-нувъ вместе съ верхнимъ слоемъ чаю и всехъ комаровъ, быстро глотнуть, затемъ повторить ту же процедуру и т. д. Иногда вместо чаю удавалось полакомиться какао, которое сохранилось въ сухомъ виде, а молоко для него въ консервахъ. Странное впечатлеше производило такое лакомство на берегахъ Имандры, тамъ, где нельзя получить и куска хлеба, такъ какъ неть селенiй. Нашъ главный запасъ пищи, какъ я сказалъ, состоялъ изъ черныхъ сухарей. Но увы, и эта убогая пища на первыхъ же порахъ испортилась. Сухари были сложены въ два мешка по пуду въ каждомъ. Еще при пере-праве черезъ Ниву они подмокли, затемъ во вторую нашу ночевку на ЗашейкЪ шелъ сильный дождь, отъ котораго мешки наши, ко-нечно, были покрыты брезентомъ, но такъ какъ дождь былъ сильный, то изрядныя лужи подтекли снизу, и въ конце концовъ мешки вымокли. ЗатЪмъ ихъ просушили, они вымокли вторично и за нашимъ oтcyтcтвieмъ пролежали закрытыми на солнце. ВслЪдствiе того всЪ сухари насквозь проплесневели, и можно было съ полною уверенностью, разламывая любой сухарь, найдти внутри его большое гнездо зеленой, нитчатой, волокнистой плесени.

Зашеекъ, то-есть, южный берегъ Имандры, на которомъ мы провели пять дней, не представляешь собою въ сущности особенно живописнаго мЪста. Видъ оттуда прекрасенъ; самая же полоса южнаго берега составляетъ сельгу, вытянутую съ востока на западъ. Сельгой называется на сЪверЪ каменистая гряда, длинная и узкая, поросшая обыкновенно лесомъ. Мне не приходилось видеть местности более типичной въ смысле сельгъ, какъ дорога на северъ отъ Повенца до Телекина. Особенная типичность ихъ состоитъ въ томъ, что оне всегда длинны, совершенно прямы и строго параллельны одне другимъ. Такъ, въ указанной местности приходится ехать версты три-четыре по совершенно прямой линiи такъ, что справа и слева отъ васъ на разстоянii трехъ-четырехъ сажень стоитъ вода; дорога идетъ по сельге на высоте полутора или двухъ сакень. А рядомъ справа и слева буквально фотографическiе снимки съ этой сельги. Очень оригинально, характерно, но и однообразно. Откуда эта законность? Где причина всего этого? Я полагаю, что самъ читатель дастъ ответъ: ледниковое выпахивате, телескопическое борожденiе.

Сельга, которая составляетъ берегъ Имандры и вместе съ темъ упирается острымъ концомъ въ место выхода реки Нивы изъ озера, поросла лесомъ. Она поднимается на высоту до двухъ сажень, при ширине въ пять или шесть и длине во сто. Лесъ состоитъ изъ не-высокихъ трехъ и четырехсаженныхъ сосенъ и елей. Удаляясь более на востокъ, мы можемъ следить за постепеннымъ увеличенiемъ леса; деревья все крупнее, местность, понижается, попадаются низ-ко-холмистыя лужайки, поросшiя тысячелистникомъ, мамурой, костяникой; къ удивлешю моему, здесь же нашелъ я три великолепные экземпляра краснаго клевера. Самый берегъ здесь скалистый и составленъ выходами краснаго гранита. Далее местность еще понижается и переходитъ въ болото, поросшее пушицей, сабельникомъ и по окраинамъ особенно обильно корнусомъ (Cornussuecica), интЪреснымъ здесь въ томъ отношенiи, что нередко изъ середины цветка его начинаетъ снова рости листо-стебельный побегъ. Растительность здесь вообще весьма разнообразна, благодаря чему у меня легко со­ставился довольно значительный гербарiй.

Въ Ильинъ день я отправился дальше. Мой спутникъ остался на месте. Этотъ переездъ интересенъ, а потому я остановлюсь на немъ несколько дольше. Отправились мы, конечно, на карбасе; я взялъ съ собою зуйка Илью и двухъ Лопарей гребцами. Чудная погода, совершенная тишина и теплый солнечный день обещали прiятный переездъ. Сложивъ свои пожитки въ средину лодки, на дно, и накрывъ ихъбрезентомъ, я расположился на нихъ, какъ на диване. Чтобы не терять времени, срисовывалъ виды и записывалъ свои наблю-дешя. Между прочимъ Лопари сообщали мне местныя названiя острововъ, мысовъ, заливовъ и речекъ, встречавшихся намъ на пути, по обоимъ берегамъ озера Имандры. Ихъ такая масса, что только одинъ перечень ихъ занимаетъ у меня въ дневнике 26 страницъ убористаго письма. Это даетъ понятiе читателю до какой степени изрезаны берега этого громаднаго озера, и какая масса острововъ раскинута по его поверхности. А между темъ посмотрите на карту, и вы увидите только одне ровныя линiи и только два острова - Сявъ островъ и Высокiй, тогда какъ крупныхъ острововъ, здесь съ полсотни.

По мере того, какъ мы удалялись отъ Зашейка, все более выяснялось очерташе южнаго берега. Далеко назади стояли высокiя тундры - Волосная, Железная, Крестовая, соседи Кандалакши. Вотъ налево обозначается понемногу и знакомая намъ Сырая Тундра, Сары-Уайвичь по лопски. Около нея глубоко врезавшаяся въ материкъ Губа-Сары-лухтъ, съ сильно выдающимся Кари-ньяркомъ или Каринымъ наволокомъ. Когда мы были отъ нея въ трехъ или четырехъ верстахъ, то ея очерташя такъ выяснились со всеми деталями, логами, лесами, скалистыми площадками, что мне удалось сделать съ нея весьма удачный снимокъ. Общiй видъ ея не представляетъ ничего особеннаго. Онъ совершенно гармонируетъ съ общимъ характеромъ местности. Все на ней сглажено. Вершина закругленная, обточенная, голая; резкихъ и глубокихъ логовъ нетъ, тогда какъ соседнiя Хибины тундры имеютъ резко зубчатыя вершины.

Мы подвигались медленно, на веслахъ. Вода была замечательно чиста, и местами, когда мы проходили близь наволоковъ, ясно видвелось каменистое крупновалунное дно. Было совершенно тихо и рыба играла на солнце, делая безпрестанно круги на воде.

“Не ко времени выехали”, сумрачно заметилъ Лопарь.

“А что? ВЪдь погода хорошая?”

“Хорошая-то, хорошая. А посмотри-ка на рыбу, какъ она играетъ. РазвЪ къ хорошей погоде она такъ резвится? Да сегодня еще и Ильинъ день. Да и тихо что-то. Мертво-тихо! По нашему, такъ быть морянки”.