История создания «Тиетты» (архивный материал)

В апреле 1930 г. начато, а 16 июня вполне за­кончено строительство на берегу оз. Малый Вудъявр Горной научной станции «Тиетта», переиме­нованной позже в Кольскую базу (1936), затем в филиал (1949), а ныне в Научный центр (1987). Если проследить историю становления и разви­тия академической науки на Кольском Севере, то можно убедиться, что нынешний Научный центр был первым в стране периферическим учрежде­нием Академии наук.

Вскоре на контурной карте Кольского п-ова стали возникать символические обозначения от­крытых залежей руд никеля в Мончетундре, желе­за в Ковдоре и в Заимандре, алюминия в Кейвах, от титана в Африканде, редких металлов в Ловозере, слюды-мусковита, других не менее ценных иско­паемых.

Северная академия

«Открытие новых месторождений неожидан­но раскрывало всё более и более широкие перспек­тивы перед Кольской землёй. Проблемы мирового масштаба вырисовываются на фоне современной нау­ки, и фантастически смелым кажется их разреше­ние в недалёком будущем». А.Е. Ферсман как вице­президент Академии наук сознавал, что будущее края, успехи экономического развития и условий жизни населяющих его людей напрямую зависят хозяйственной практики и науки. Однако со­средоточение всех научных сил и их штаба в цен­тре сдерживало развитие производительных сил окраинных областей страны. Назрела необходи­ мость коренной перестройки организационных форм деятельности академической науки, созда­ния периферических исследовательских органи­заций - «настоящих опорных пунктов научной работы», прообразов филиалов Академии наук.

Эта задача впервые сформулирована А.Е. Ферсманом в статье-манифесте «Неотложная задача Академии наук» в 1931 г. как «вопрос исклю­чительной важности и срочности - жизнь идёт впе­ред, темпы хозяйственного строительства опережа­ют темпы научной работы». Кстати, популярное ещё недавно слово «перестройка» использовано Ферсманом в этой статье применительно к науке.

Концепция организационной перестрой­ки академической науки состояла в том, чтобы научно-исследовательские станции были прибли­жены к местам нового хозяйственного или про­мышленного строительства, а не к административ­ным центрам, чтобы они охватывали разные циклы исследований, сохраняя при этом свою специфику в зависимости от потребностей регионов.

«Думаю, - писал Ферсман, - что подходить к организации станций надо постепенно и так, чтобы организация и оборудование не подменялись просто словесным решением. Ничего не может быть вреднее для работы, если станции будут лишь на бумаге исследовательскими учреждениями, если они не будут хорошо оборудованы, достаточно снабжены справоч­ными библиотеками, аппаратурой, лаборатория­ми и т.д. Надо чтобы действительно значительная часть обработки материала могла выполняться на станциях, чтобы они не только являлись базами экс­педиционной работы, но и помощью ей, чтобы они помогали местным организациям и хозяйству...»

Список из 15 намечаемых станций открывает Хибинская, имеющая геохимическое и технологи­ческое направление.

Идея создания в Хибинах Научного центра возникла не сразу и развивалась постепенно. «От лопарской вежи до дворца науки» («Хибиногорский рабочий», 29.09.1934) - в этой сжатой формуле за­ключён долгий путь от рождения замысла до его реализации. Уже при первом посещении Хибин Ферсману стало очевидно, что изучение массива потребует длительной напряжённой работы и, чтобы она была продуктивной, надо как-то обу­страиваться. «Идея организации постоянной науч­ной станции в Хибинских тундрах возникла у нас ещё тогда, когда апатит не получил своего признания и когда мы, увлечённые перспективами и красота­ми этого горного края, хотели сделать его центром научного туризма, создать временную летнюю базу для отдельных отрядов и, разбросав в разных частях труднодоступных перевалов, долин и плато простые убежища-хижины, создать условия для широкого на­учного освещения Хибинских и Ловозёрских тундр», - вспоминал он впоследствии.

На пути к перестройке структуры академи­ческой науки было много препятствий. «Я не от­рицаю этих затруднений, наоборот, их подчёркиваю, чтобы суметь организованно их преодолеть».

Архивная находка

Много лет назад при чистке петрозаводско­го архива Октябрьской (бывшей Мурманской) железной дороги среди документов, обречённых на уничтожение, оказались и материалы, относя­щиеся к периоду строительства в Хибинах Горной научной станции. Эти документы сохранил со­трудник Госархива Карелии В.А. Рунов. Я успел лишь бегло перелистать этот «гроссбух» объёмом около полутысячи страниц и сделать отдельные выписки. Думаю, что они нуждаются в более под­робном исследовании.

Фамилия Рунова встречается в материалах Комитета по химизации при Совете Народных Комиссаров в связи с освоением хибинских апа­титов. Валентин Андреевич на мой вопрос о воз­можном родстве с «тем Руновым» ответил уклон­чиво: по рассказам односельчан, его дядя был большим начальником в Москве и «занимался каким-то апатитом», но от утверждения о при­частности дяди к хибинской проблеме уклонился.

Из документов следует, что первое заседание Комитета <по организации> Хибинской научной станции состоялось в Ленинграде 9 октября 1929 г. Повестка заседания: об основных задачах будущей станции, о проектировании помещения и служб, о договоре с Мурманской железной дорогой по строительству и о первоочередных мерах по науч­ному и хозяйственному оборудованию станции.

Опуская подробности, упомяну главное. В основном сообщении А.Е. Ферсман сформули­ровал цели станции: «создание базы для научных ис­следований в районе Хибинских тундр. Хорошо обо­рудованная как техническим, так и специальным научным инвентарём, Хибинская станция позволит сосредоточить в данном районе целый ряд научных исследований по геологии, минералогии, гидрологии, ботанике, зоологии, метеорологии, этнографии и др.».

В финансировании строительства на паевых началах должны принять участие Минералоги­ческий музей и Комиссия экспедиционных ис­следований при Академии наук (оба учреждения возглавлялись А.Е. Ферсманом), Мурманская же­лезная дорога и Институт по изучению Севера («вся постройка обойдётся в 30 тыс. руб.»).

Какой виделась Ферсману будущая станция? «Дом станции желательно отстроить 2-этажным, с тем, чтобы в верхнем этаже были сосредоточены жилые помещения в количестве 8 комнат с расчётом на 12 научных работников, а нижний этаж был от­ведён под одну общую залу и 4 отделения лаборатории для геологических, минералогических, ботанических, биологических и других работ».

Экономист Мурманской железной дороги Г.Ф. Чиркин сообщил о выделении 15 тыс. руб. и предложил: «если не встретится возражений со стороны Академии наук, построить вблизи научной станции дом для объездчика и баню». Академия в лице вице-президента не возражала.

Представитель Института по изучению Се­вера С.Я. Миттельман обещал выделить 20 тыс. рублей, поскольку названную Ферсманом сумму счёл недостаточной. Обязанности между собрав­шимися были распределены следующим обра­зом: Г.Ф. Чиркину, А.Н. Лабунцову и Е.П. Кесслер надлежало «озаботиться» составлением предва­рительного эскизного проекта и сметы, для чего было принято решение командировать их в Хи­бины для окончательного выбора места построй­ки, осмотра дороги и обсуждения с инженером А.Д. Окуневым (Колонизационный отдел же­лезной дороги) эскизного проекта станции. С.Я. Миттельман обязался разработать проект научно-лабораторного, а Е.П. Кесслер и Н.Н. Гуткова - схему хозяйственного оборудования.

13 октября А.Н. Лабунцов вместе с техником Камкиным выбрал для строительства участок на северном берегу оз. Малый Вудъявр на удалении 4 км от грунтовой дороги. Предварительный эскизный проект, выполненный А.Н. Лабунцовым с учётом пожеланий А.Е. Ферсмана, был впослед­ствии отвергнут. Взамен А.Д. Окунев разработал проект более солидного строения. Оба чертежа - отклонённый и принятый - сохранились в архиве.

Строительство «Тиетты» осуществлялось в две очереди: к середине 1930 г. сооружено одноэ­тажное строение барачного типа, а весной 1932 г. - настоящее произведение деревянного зодчества, просуществовавшее десять лет.

Стиль «входящих» распоряжений руковод­ства Колонизационного отдела, являющегося «спонсором» стройки, и ответных сообщений о ходе работ напоминает сводки с театра военных действий. Вот некоторые из депеш. 20 ноября 1929 г. Окунев направляет «Центру» авторский эскиз­ный проект, «составленный на основании пожеланий профессора Лабунцова», и ведомость необходимых стройматериалов, общий вес которых, без сто­лярных изделий и кровельного железа (уже за­купленного и доставленного на место стройки) составляет 700 т. «Считая, что на одну телегу мож­но погрузить полтонны, для перевозки потребуется 1400 конных рейса или 50 лошадей в течение месяца в одну смену, а в две смены 100 лошадей. Две смены необ­ходимы по дальности расстояния в 33 км. До сих пор движение, даже верховой лошади, по болотистым рай­онам невозможно. Озеро Вудъявр не замерзло. Судить о времени вероятного замерзания озера и срока до вы­падения глубоких снегов нет достаточных данных».

26 ноября начальник Колонизационного от­дела Шелепугин и заведующий изысканиями и организацией производства Осиновский обрати­лись в президиум Леноблсовнархоза с просьбой «оказать содействие к скорейшему получению ма­териалов ввиду необходимости ускорить построй­ку станции, работа которой будет иметь огромное значение для развития разработок апатитов и других полезных ископаемых Хибинских тундр».

В марте все необходимые стройматериалы были доставлены, а в середине апреля начались плотницкие работы. Документы утаивают, отку­да поступала «рабочая сила», а её требовалось всё больше и больше. Только для ускорения работ по проводке грунтовой дороги к станции А.Д. Оку- нев запросил у нового начальника Колонизаци­онного отдела Г.Ф. Чиркина «рабочих (землекопов) - 200 чел., плотников (на мосты) - 20 чел., лошадей с рабочими при них и конюхами - 20, телег - 20, трак­торов - 2, прицепных повозок к ним - 4, тачек с ком- сами - 60. Людей необходимо обеспечить продоволь­ствием и жильём, лошадей фуражом и конюшнями, тракторы личным составом и материалами». От­вет на этот запрос содержится в протоколе № 88 Президиума Госплана РСФСР от 4 октября 1929 г.: «Просить НКТруд РСФСР и ОГПУ обеспечить раз­работки необходимой рабочей силой, использовав для этого, в частности, организацию УСЛОН (Управление Соловецкими лагерями особого назначения)».

За три недели до открытия «Тиэтты» Г.Ф. Чиркин напоминает строителю А.Д. Окуневу: «Из беседы с акад. А.Е. Ферсманом я выяснил, что открытие горной станции Академии наук предпо­ложено 15 июня сего года. К этому сроку во времен­ном помещении станции у оз. Вудъявр соберутся все научно-исследовательские отряды, ...ожидается при­бытие целого ряда учёных, интересующихся хибин­ской проблемой. Полагаю совершенно необходимым к этому числу подготовить проезд к зданию станции от автодороги, хотя бы для гужевого транспорта. В этих целях необходимо ускорить изыскание пути, выбрав максимально короткий вариант дороги (акад. Ферсман рекомендует провести дорогу непосред­ственно по болотам вблизи оз. Большой Вудъявр) и максимально ускорить строительные работы.

По договорённости моей с председателем гостреста «Апатит» тов. Кондриковым, вся рабо­чая и техническая сила по достройке названной до­роги будет полностью обеспечена продовольствием. О принятых вами к ускорению строительства ме­рах прошу безотлагательно сообщить». 

Иначе освещает события А.Е. Ферсман: «Трест всецело пошёл навстречу, и вот в апреле 1930 г. начинается героический период перетаскивания на оленях частей стандартного дома, кирпича, глины, первого оборудования. Около 200 оленей местных ло­парей заняты работою, более чем 2-метровый слой снега расчищается, чтобы начать строить здание в горах, на берегу одного из живописных озёр Хибинских тундр Малый Вудъявр. К началу весны оно было совер­шенно готово, и когда 16 июня через снега и замёрзшие болота мы впервые пришли к новому дому, он оказал­ся вполне готовым, чтобы принять научные отряды».

19 июня на «новоселье» присутствовали де­путации всего малочисленного населения Хи­бин. Среди них - управляющий трестом «Апа­тит» В.И. Кондриков, геологи партии Научного института удобрений М.П. Фивег, Л.Б. Антонов, Г.С. Пронченко, зоолог В.Ю. Фридолин, ботаник С.С. Ганешин (проф. Ганешин вскоре, 30 сентября того же года, трагически погиб на г. Тахтарвумчорр). В роли хозяев выступали А.Е. Ферсман с сы­ном Сашей, участником одной из минералогиче­ских экспедиций, и А.Н. Лабунцов. Именно тогда заложена ферсмановская традиция коллективных обсуждений насущных задач и результатов изуче­ния природных ресурсов края.

В том году Лабунцов открыл, обследовал и опробовал рудопроявление молибденита в цир­ке Тархарвумчорра. А.Е. Ферсман телеграфирует в Ленинград В.И. Осиновскому: «Прошли первые автомобили молибденовой рудой и научными коллек­циями горной станции Академии наук Хибинах тчк Сотрудники экспедиции приветствуют энергичную деятельность Колонизационного отдела. 29ЛХ.1930».

Ответная телеграмма адресована «Производи­телю работ А.Д. Окуневу и его помощнику Н.Н. Ве­рещагину (имена-отчества в телеграмме приведе­ны без сокращений - Е.К.): Колонизационный отдел Мурманской железной дороги получил телеграмму за подписью акад. А.Е. Ферсмана, приветствующую энергичную деятельность отдела в связи с быстрым окончанием строительства автомобильной дороги к Горной станции Академии наук в Хибинских горах. Лестная оценка работ со стороны сотрудников вы­сокого научного учреждения относится отделом к проявленной Вами энергии и распорядительности. За проведённую работу отдел выражает рабочим строи­тельства, производителю работ инженеру Александру Дмитриевичу Окуневу и его помощнику Николаю Николаевичу Верещагину свою благодарность и наде­ется на их дальнейшую успешную работу на пользу соцстроительства тчк Чиркин, Осиновский».

Последующие документы отражают эпизо­ды строительства уже настоящей «Тиэтты». «Хи­бины ЧКОЛСТР архитектору Л.М. Ганьковскому тчк Немедленно приступайте постройке Горной станции являющейся ударной задачей тчк Телеграфи­руйте приступе работам ЧКОЛзам Иорданский».

Полностью «Тиетта» была готова к апрелю 1932 г. «Мы называем нашу научную станцию лопар­ским словом «Тиетта» потому, что это слово пре­красно передаёт назначение станции, ибо оно обозна­чает «Наука, Знание, Школа, - писал А.Е. Ферсман. - Действительно, задача нашей станции тройная - она должна обслуживать науку, теоретическую науч­ную мысль, давать конкретное и точное знание для хозяйства и промышленности и, наконец, она должна явиться школой для приезжающих экскурсий, давать приют и направлять их в горы. Наша горная станция Академии наук поэтому не замыкается в узкие зада­чи изучения недр и их использования в горных районах Кольского полуострова, она должна явиться широ­ким учреждением для всестороннего географического, геохимического и экономического изучения всех обла­стей, прилегающих к Хибиногорску».

«Презентация» необычного научного учреж­дения была деловой и торжественной. На­кануне, 9 апреля, по распоряжению Научно­исследовательского сектора Наркомтяжпрома была созвана I Полярная научная конференция по подве­дению итогов всем научно-исследовательским и гео­логоразведочным работам по апатито-нефелиновой тематике. На следующий день состоялось офици­альное открытие Горной научной станции.

НИС наркомата тяжёлой промышленно­сти создан в 1930 г. по распоряжению Н.И. Бу­харина для объединения и координации всех научно-исследовательских работ, связанных с проблемами комплексного использования апатито-нефелиновых руд Хибинских месторож­дений. Функции НИСа заключались в «продвиже­нии достижений институтов в промышленность, созыве съездов и конференций, консультаций, содей­ствии обмену опытом, издании специального печат­ного органа, в организации ударничества среди НИИ и всемерного содействия изобретательству и рациона­лизации». Трудно разграничить обязанности вновь созданного административного органа и ему по­добных - Комитета по химизации народного хо­зяйства при СНК, Апатито-нефелиновой комис­сии при Ленинградском СНХ, НТС при тресте «Апатит» и других. Во всяком случае, Полярная конференция по вопросам комплексного исполь­зования апатито-нефелиновых руд, приурочен­ная к открытию «Тиэтты», явилась первой акци­ей НИСа. Подсчитать бы, сколько конференций, совещаний, съездов и слётов специалистов по этой проблеме было созвано, сколько было при­нято на разных уровнях смелых решений и по­становлений, сколько было употреблено средств и усилий, чтобы через шесть десятилетий прийти к неутешительному выводу о том, что ответствен­ными за эту проблему ведомствами «допущен срыв в выполнении принятых в последние годы правитель­ственных решений об углублении переработки добы­ваемого сырья, широком применении современных ре­сурсосберегающих и экологически чистых технологий. В результате страна несёт значительные невоспол­нимые потери ценных продуктов, необходимых на­родному хозяйству» (из Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 10.03.1988).

Тогда же во вступительном слове управляю­щий трестом «Апатит» В.И. Кондриков искренне восклицал: «Не раз и не один участник строитель­ства задавал себе вопрос, можно ли было осуществить апатито-нефелиновое дело в других условиях, и отве­чал - нет, только при Советской власти, только под руководством коммунистической партии, только при социалистических методах труда, ударничестве, соцсоревновании будет возможно превратить пу­стынные тундры Севера в промышленный и культур­ный край». Именно тогда А.Е. Ферсман сформули­ровал концепцию комплексного использования минерального сырья как идею в корне экономиче­скую, создающую максимальные ценности с наи­наи­меньшей затратой средств и энергии, и как идею охраны природных богатств от хищнического рас­точения и использования сырья до конца.

Подробный обзор работы конференции опу­бликован в газете «Хибиногорский рабочий» за 8 апреля 1932 г., выходившей тогда ежедневно и форматом вдвое большим, чем сегодня.

Среди архивных документов, относящихся к начальному периоду деятельности Горной стан­ции и треста «Апатит», имеется докладная запи­ска о целесообразности командировки А.Е. Ферс­мана и В.И. Кондрикова в Швецию, Германию, а «если позволит время и средства», - в Норвегию и Италию для личного ознакомления с горным и обогатительным делом. Предполагалось за десять дней турне посетить рудники Таберг, Кируна и Луосса в шведской Лапландии, фосфорный завод Гумбольдта в Кёльне, ряд «каменоломен» в дру­гих странах и изучить литературу по апатитовой тематике.

Как известно, намеченная загранкоман­дировка не состоялась, что, возможно, спасло А.Е. Ферсмана, но не уберегло В.И. Кондрикова. Впрочем, могло быть и наоборот.

Письмо учёному соседу

Здесь уместно прервать хронику событий, чтобы «перемотать» ленту повествования на два годовых оборота назад и вернуться к началу 1930 г.

А.Е. Ферсман сетовал на ожесточённую крити­ку в газетах по поводу якобы преступной растраты средств на сооружение «Тиэтты». Такие обвинения в те годы были не столь уж безобидными и могли обернуться непредсказуемыми неприятностями как для самого академика, так и для его ближайшего окружения. Позже он с облегчением вспоминал, что возможные репрессии были отведены рукой С.М. Кирова, верившего в «хибинское дело».

Среди архивных документов оказалась ста­тья «Хибины» из газеты «Известия В.Ц.И.К.» за 14 января 1930 г. С первых же слов на читателя обрушивается такой шквал нелепостей, профа­наций, что можно подумать, будто центральная газета публикует пародию на «Письмо учёному соседу». Однако автор статьи («проф. П. Кобо­зев») шутить не намерен, его не устраивают мел­кие нападки на науку и её представителей, он ор­ганизует крупную провокацию.

Привожу содержание статьи в изложении, близком к оригиналу. «Профессор» Кобозев прежде всего обескураживает неподготовленно­го читателя расчётом денежной оценки запасов «апатитов», сосредоточенных в массивах Хибин и Луяврурта (как известно, в «Луяврурте», теперь Ловозере, апатиты не встречаются. - Е.К.): «Объём обоих массивов около одного триллиона кубо­метров, при среднем удельном весе около трёх (апа­титы - два) вес возвышающихся над озёрами частей обоих массивов около двух триллионов тонн, при теперешней стоимости около 30 руб. тонна, итого 60 триллионов руб. Это подсчёт, разумеется, лишь арифметический, а не марксистский, нужен нам лишь для представления о том, какого астрономи­ческого порядка «находка» перед нами».

Далее автор приступает к марксистскому, а не арифметическому, анализу вредительства учёных, скрывающих от трудового народа при­надлежащие ему богатства и своему «научному» объяснению множества проблем от способов образования апатитовых залежей до перспектив их освоения. 

«Как могло произойти, что учёный мир, включая Академию наук, упустил из виду такую «зава­лявшуюся иголку», когда стране до зарезу были нуж­ны удобрения, по которым, оказывается, проходит Мурманская железная дорога, огибая подножие Хибин на протяжении 20 км? Как смеет акад. Ферсман во­прошать «созрела ли хибинская проблема для хозяй­ственной её постановки? (Ссылка на статью в газете «За индустриализацию» от 9 января 1930 г. - Е.К.) или может быть «выжидать дальнейших результатов опытных работ», тянущихся уже 10 лет (доба­вим мы от себя) в Академии наук и 40 лет в России, с момента появления первого описания исследова­ния Хибин гельсинфорским учёным Рамзаем. Здесь уместно напомнить, что разработка минеральных богатств Кольского полуострова велась ещё во време­на Ивана Грозного, во времена закладки Соловецкого и Печенгского монастырей».

Понятно, что без козней учёных здесь не обошлось. Оказывается, всё дело в том, что «Хибинами интересовалась «чистая минералогическая наука», и поэтому «чистая наука» оказалась врагом «чистой валюты», мало того, именно «чистая наука» по сей час путается в полах длинного платья своих выводов и теорий, рассуждает «чисто академически» там, где уже давно идёт практическая работа».

Более всего возмущает «профессора» разнобой в цифрах запасов апатита, которые выдают академические учёные и геологи-разведчики: «Читатели газет и журналов, уважающие научную мысль своей страны, сбиты с толку такими «уточнениями в результате подробных разведок». Кому верить, если и сам Ферсман повторяет в той же газете именно эту «новейшую» цифру 100 миллионов тонн?».

Расправившись с «горе-учёными», не уме­ющими или не желающими с пользой решить проблему удобрений, до зарезу нужных стране, «профессор» Кобозев тут же ставит уже другую «научную проблему»: «Правда ли, что Хибинско- Ловозёрские массивы - суть лакколиты, т.е. подзем­ные излияния магмы, вскрытые путём обстругива­ния кровли ледниками периода Великого оледенения Европы, как это думает Академия наук и вместе с ней вся мировая наука, или же это бывшие откры­тые громадные кратеры луного типа, типа Килауэа, Мауна-Лоа, как это думает автор данной статьи?»

После критического обзора гипотез А.Е. Ферсмана и Б.М. Куплетского по геологиче­ской истории Хибинского массива, «профессор» приходит к выводу, что «здесь не только отдельные геологические пласты, но и вся геология перевёрнута вверх ногами - под Девоном и Археем оказываются в глубине фосфорно-кислая и едкая извести!» (Пусть читатель не пытается отыскать смысл в этих сло­вах. Его там нет. - Е.К.).

Оказывается, всё предельно просто: «Оста­ётся единственный выход - отказаться от «древно­сти» Хибин и от лакколита. Тогда открытый лун­ный тип вулкана объяснил бы все гораздо проще, и эти объяснения совпали бы с прочими характеристиками Хибин и Луяврурта без всяких натяжек. Кратеры обо­их массивов взорваны с востока; туда, очевидно, текла магма; линии течения видны на всех образцах минера­лов, хранящихся и в Академии наук, и во многих других научных учреждениях. Нефелино-апатитовые породы проходят трещинами и жилами к Беломорскому по­бережью - Умба, Порья Губа, Турий Мыс. Сами озё­ра Имандра, Умбозеро, Ловозеро на дне имеют то же строение, как и массивы-кратеры, по ним, очевидно, шёл сток щелочной магмы, периодически поднимав­шейся из глубины и прорвавшей где-то близко от дна океана уралитовые пермско-каменноугольные извест­няки и аркозовые песчаники, спускающиеся спокойны­ми пластами с предгорий Урала и Тиманского кряжа. Спокойное положение огненных озёр позволило прои­зойти богатейшему расслоению пластов различного удельного веса: лёгких, газированных фтором, хлором, углекислотой и парами воды - наверху; тяжёлых, ме- таллургированных - внизу. Эта закономерность спо­койствия должна нарушаться движением в огненном стволе-штоке кратера и по линиям течения - отхо­дящим от него «жилами», где породы разных удель­ных весов должны быть перемешаны, свилеваты, мел­ко кристаллически раздроблены; всё это - подлинная картина Хибин».

Разобравшись в геологии, «профессор» пере­ходит к проблемам добычи и переработки апати­товой руды: «Хибины состоят из внешнего нефели­нового кольца и внутреннего апатитового стержня

-      Кукисвумчорр (Лисий хвост). Нефелины под назва­нием «хибинитов» составляют главную массу внеш­него кольца Хибин и представляют основной интерес, поскольку все их жилы, штоки и линзы секут массу нефелинов и не могут из них добываться без вскрыши нефелинов даже при добыче апатитов с наивысшим теоретически возможным содержанием фосфорного ангидрида. В нефелиновых хвостах содержится зна­чительное количество фтора в виде жил плавикового шпата, титан в виде окиси, т.е. титановых белил

-      лучшей в мире белой краски, не изменяющейся от времени, подобно цинковым и свинцовым белилам.

Добычу апатитов (поскольку именно они пред­ставляют пока основную валютную ценность при наличии заграничных пробных заказов) нельзя вести ни шахтами, ни штольнями, в поисках самого вы­сокого 82-процентного (?) апатита, это было бы ве­личайшим и ничем не оправданным хищничеством. В этом у нас нет расхождения и с Ферсманом. Апа­тит добывается и будет добываться простыми взрывными и карьерными работами железнодорож­ных каменоломен и грузиться в автомобили, пока не окончится постройкой 30-км железнодорожная вет­ка вдоль реки Жемчужной».

«Нефелин пока проще брать из его естественных россыпей, по которым проложена Мурманская желез­ная дорога. В состав нефелина входят: едкий кали- натр 15 %, титанисто-магнитный железняк (?), легко выделяемый магнитным обогащением, около 4 %, окись алюминия 22 % и кремнезем 57 %. Осво­бождённый от окрашивающих примесей железа, не­фелин даёт готовую шихту для плавки стекла, по­скольку в нём уже имеются едкие щёлочи. Стекло получается особое, небьющееся, «стекло жизни», про­пускающее в значительном количестве ультрафиоле­товые лучи».

Однако, считает автор, «все эти далеко не вскрытые драгоценности при всём их богатстве от­ступают на задний план по сравнению с основной удобрительно-промышленной ценностью Хибинско-Ловозёрских массивов, дающих возможность коло­низовать бесконечные тундры полярного Севера не только на базе рыболовства, охоты и лесного промыс­ла, как это было до сих пор и что обуславливало край­не низкий уровень культуры «малых народностей» племён человечества, а сразу поднять это бескульту­рье до социализма».

Весьма ценные рекомендации даёт «профес­сор» и учёным-аграрникам (например, «взгляд на ягельники, как на основу оленеводства, должен быть сдан в архив, как и многие другие пережитки: олень питается всем тем же, как и корова, и повышает свою молочную и мясную продукцию под влиянием всё тех же факторов культурного за ними ухода («из­бяное» финское оленеводство)».

Приводятся советы и специалистам по транс­порту: «Для сообщения Хибин сЛопарско-Самоедским заповедником, объявленным в Монча- и Чуна-тундрах (точнее в их предгорьях, поскольку горы снова станут в ближайшем будущем горно-промысловым районом), и для экспорта-импорта грузов, особенно ценных для Хибин, необходимо спустить на Имандру колесно­буксирный, пассажирско-товарный пароход пример­ного водоизмещения около 700 т и к н ему до 16 барж. Кроме парохода нужен ещё один моторный бот типа работающего уже «Переселенца».

Автор не обошёл вниманием и самих пере­селенцев. Для них приготовлена успокоительная пилюля: «Полярный день, длящийся круглые сутки за счёт «белых ночей», позволил совершить вышео­писанное коммунистическое чудо (имеется в виду сооружение хибинского гиганта. - Е.К.). При ка­жущейся невероятной заболоченности полярный Се­вер оказался засушливой страной с 300 мм осадков. Почти полное отсутствие микробов делает Север климатической санаторией, так называемой «фриктотерапии», т.е. лечения болезней холодным, сухим зимним воздухом. Полярная ночь даёт неизъяснимое наслаждение нервнобольным своим «вечным покоем», красотой игры облаков, лунного света и волшебного северного полярного сияния. Краски картин Билиби­на - жалкое подражание красоте полярной ночи с её золотыми светлячками, огоньками окон домиков на ослепительно белом снегу.

Зимой, когда уже кругом стоят морозы и ле­жит снег, на болоте можно пахать, цветут василь­ки, ромашка и сурепица, завезённые вместе с рожью из центра СССР. Пахота продолжается до января, ибо болота под своим моховым одеялом со­храняют тепло, запасённое летом, а может быть и тепло близкой когда-то магмы. Вечной мерзлоты в болотах не наблюдается, она жмётся по бокам болот в сельгах - каменных грядах, и в снежно-хрустальных массивах Хибин, поднявшихся своими вершинами на границу вечных снегов».

П.А. Кобозев всерьёз предлагает поручить ле­спромхозам исследование горно-технологических процессов добычи и переработки разнообраз­ных руд Кольского п-ова, для чего рекомендует использовать «сварочную печь системы проф. П.А. Кобозева», испытанную ещё в 1905 г. на Русско-Балтийском заводе.

Кем же был «проф. П. Кобозев» на самом деле? В Полном собрании сочинений помеще­но письмо В.И. Ленина от 1 августа 1918 г., адре­сованное П.А. Кобозеву и Ф.Ф. Раскольникову в Казань. Там же удалось отыскать краткую био­графическую справку о нём: Кобозев П.А. (1878­1941) - член партии с 1898 г. Партийную работу вёл в Риге и Оренбурге. С ноября 1917 по февраль 1918 г. - чрезвычайный комиссар Оренбургско-Туркестанской обл., затем - председатель Ревво­енсовета Восточного фронта. В 1919-20 гг. - член Турккомиссии ВЦИКа СНК РСФСР и член колле­гии наркомата Рабоче-Крестьянской инспекции. В 1922-23 гг. - председатель Совета Министров Дальневосточной республики.

В хронологии должностей, занимаемых П. Кобозевым, «упущен» 1921 г. Удалось воспол­нить и этот пробел. В мемуарах Романа Гуля «Бы­лое» есть такой эпизод: «Помню, в бытность Лени­на в Москве, из Питера я приехал к нему в составе «пятёрки» представителей железнодорожников с «челобитной» снять с поста наркома путей сооб­щения литератора Невского, под нелепостью рас­поряжений которого железнодорожники задыха­лись. После первых же наших слов Ленин сразу перебил: «Знаю, знаю, что у Невского происходит чёрт знает что! Он никуда не годится! И я его вы­гоню вон! У меня для вас есть замечательный нар­ком!» - и Ленин назвал фамилию: «Кобозев».

Кобозев - инженер средней руки. Чем он пленил Ленина - неизвестно. И Кобозев стал нар­комом ровно... на месяц, после чего его Ленин тоже «выгнал вон».

Так П.А. Кобозев из наркома путей сообще­ния РСФСР стал «премьер-министром» Дальнего Востока. На пост наркома путей сообщения был назначен Феликс Дзержинский.

Источник: Е.А. Каменев, Журнал «Тиетта»