От самого Ленинграда земли не было видно, и нам так и не удалось разглядеть, в порядке ли содержится пунктир Полярного круга. Наконец «ИЛ-14» заметил дырку в облаках и сразу же нырнул в нее. В последующие четверть часа невысокие Хибинские горы попеременно появлялись то прямо под правым, то непосредственно под левым крылом, пока их не сменил зеленый лесок у Кировского аэродрома. Ожидая, когда угомонятся двигатели, мы лихорадочно освежали в памяти запас саамских слов, почерпнутых в Москве: «чорр» — гора, «монче» — красивый, «явр» — озеро. И еще одно слово: «тиетта». Но в тот день мы еще не знали, как много смысла заключено в нем.

005

Триединая формула

 «Съели горушку» * Романтика зеленого камни * «Будем учиться бриться сами» * Город науки

И вот мы стоим в центре Кировска, на самой старой — если верить геологам — земле на свете. Отроги гор лучами сходятся к озеру Вудьявр. В них — апатит, «камень плодородия», тридцать лет назад давший жизнь этому краю.

Тучи дымами далеких костров уходят в небо. Пар над корпусами обогатительной фабрики тонет в молоке тумана. А за озером, на другом берегу — тут на каждом километре своя собственная погода — в потоке солнечного света новые дома рудничного поселка и присыпанный серой пылью срез Кукисвумчорра.

007

 Сотни миллионов тонн апатитов в окрестных горах, а эту часть отрога уже вычерпали изнутри и взрывом обрушили изъеденную скорлупу пустой породы.

 — Съели горушку! — с удовлетворением отмечают рабочие.

Если обвести взглядом крутые склоны ближних хребтов, увидишь на разных высотах — до самого гребня — темные отверстия штолен. Вот маленьким облачком затянуло один из верхних горизонтов Юкспора — рудника одновременно подземного и заоблачного. Специально придумывать парадоксы здесь не приходится.

...Мы идем по тоннелю-Штольне, то и дело прижимаясь к стене — надо успеть увернуться от вагонетки. Все здесь, в руднике, совсем как в метро, только стены не облицованы, да пути то и дело разветвляются и пересекаются. Не заблудились мы только потому, что с нами был Юрий Аркадьевич Шамшурин, ученый секретарь горнометаллургического института, знакомый тут с каждым поворотом.

— Чувствуете, как легко дышится? — спросил он в глубине горы, когда, мы уже изрядно попутешествовали по лабиринтам штолен. — Все видно, пыли нет. А хотите посмотреть, что было раньше, пока не ввели нашу систему вентиляции?

Мы постояли минут пятнадцать в заброшенной штольне, среди каменной пыли, похватали по-рыбьи воздух с примесью сладковатого газа. И вечером в гостинице головная боль даже чересчур наглядно показала нам, что сделали ученые для горняков.

Вентиляция — только одна, далеко не самая крупная из задач, решенных Кольскими учеными.

На этой земле вообще нельзя шагу ступить, не вызвав к жизни новую научную проблему. Об этом писал еще академик Александр Евгеньевич Ферсман, один из удивительных и увлекающихся людей нашего времени, человек трезвой научной мысли и романтик.

Где бы мы ни были, с кем бы ни разговаривали во время нашей поездки по Кольскому полуострову, в беседе рано или поздно появлялось его имя.

— Ну, Ферсман это давным-давно говорил... 

— Видите ли, Александр Евгеньевич предлагал решить эту задачу следующим образом...

Мы переворачиваем страницы вдохновенного доклада, прочитанного Ферсманом общему собранию Академии наук в октябре тридцатого года. Трудно представить себе что-нибудь менее «академическое»:

«...в 1920 году мы впервые поднялись на одну из самых высоких Хибинских гор и окинули взглядом окружающую панораму. Все было непонятно и ново... Там, где на наших картах были нарисованы Хибины, — целый новый, совершенно неведомый горный мир... Бурные реки, синие альпийские озера, горные луга, обрывистые склоны, великолепные еловые леса по долинам рек...» Так начинались десять лет непрерывных походов в глубь нежилого края на средства, буквально по копейкам собранные в те годы голода и разрухи. На третье лето — это было во время одной из ночевок у костра под большой елью — впервые наткнулись на зеленые глыбы апатита.

И снова — километры маршрутов, «холодные леденящие переправы вброд, тяжелый груз за спиной, насквозь пронизывающие туманы и снежные бури...». Смерть одного из ближайших сотрудников — профессора Ганешина, погибшего в непогоду на крутом склоне Хибин. Кропотливая лабораторная работа. Карандаш обводил на карте четкие контуры еще не открытых месторождений — их подсказывали Ферсману точный научный расчет и безупречное чутье геолога.

В 1929 году апатитом заинтересовался Ленинградский обком партии. Романтика «зеленого камня» увлекает Кирова. С этой поры события нарастают лавиной. Буры геологов решетят склоны Хибин — определяются запасы апатитовой руды. В Ленинграде собирается совещание — обсуждают проект строительства гигантского комбината.

006

В кабинете Смольного звучит осторожный голос: 
— Дело новое, неиспробованное. Вот тут одна немецкая фирма — с мировым именем! — предлагает нам спроектировать и построить комбинат... 
Киров (выслушав все доводы говорящего): 
— А что, и правда никто в мире этим делом пока не занимался? 
— Да, Сергей Миронович, в таких масштабах — никто и никогда. 
Киров рывком отталкивается от стола: 
— Так зачем же позволять немцам учиться бриться 
на нашей шее? Нет уж, давайте будем учиться сами! 
Все улыбаются. С этой улыбки началась промышленная история Кольского полуострова. Так рассказывают очевидцы.

А в это время на месте берестяного шалаша, столько лет исправно служившего базой отрядам геологов, на живописном берегу Малого Вудьявра Ферсман  вместе со своими сотрудниками строит здание горной станции Академии наук. Новорожденной дали поэтическое имя «Тиетта», что по-саамски означает одновременно «наука — знание — школа».

«И действительно, перед нашей станцией, — писал Ферсман, — стояла тройная задача — она должна служить науке, теоретической научной мысли, давать конкретные и точные сведения для хозяйства и промышленности, и, наконец, она должна явиться школой...» Школой для тех, кто строит на Севере новую жизнь.

Традиции ученого живы здесь и сегодня. Ферсманом и его последователями были открыты в Хибинах залежи апатита — 2 миллиарда тонн. Эта цифра при теперешних запросах нашего хозяйства уже не кажется гигантской, как когда-то. Геологи снова и снова садятся за карты, возвращаются к ферсмановским записям, снова и снова выходят «в поле» и — находят новые природные склады апатита. Сотрудник геологического института Кольского филиала Академии наук Татьяна Николаевна Иванова заканчивает труд «Апатитовые месторождения Хибин» — настоящий самоучитель для кладоискателей. Приходит, видно, такое время, когда геологи будут спрашивать утром на диспетчерском совещании Главизобилстроя: «Что и сколько нужно найти сегодня?»

Для этого завтрашнего «сегодня» ученые выдвинули свой форпост на север. Неподалеку от Апатитов раскинулся поселок научных работников — настоящий город науки. В его лабораториях родились совершенные схемы обогащения местных руд, новые строительные материалы и — главное — мечты о будущем, подкрепленные научным расчетом.

Здесь трудно с энергией — ученые хотят обуздать ветер, неистовствующий в горах 280 дней в году, и морской прилив, круглый год разбрасывающий киловатты и лошадиные силы по побережью.

По Северному морскому пути идут к Мурманску из Сибири караваны лесовозов, обратно они возвращаются груженные балластом, чтобы не опрокинуться в бурных водах Ледовитого океана. Сектор экономики предложил: вместо балласта стоит возить кианит (которого видимо-невидимо на плоскогорье Кейвы) и получать дешевый алюминий в разбогатевшей электроэнергией сибирской тайге.

Кстати, об электроэнергии. Нам жаловался один работник местной электростанции: «У этих «академиков» что день, что ночь: всё работают, расходуют энергию — и все тут!»

Наше мнение: в жалобе отказать — пусть расходуют!

Подземная целина

Что вы знаете о верминулите? * «Внешторг» Соловецкого монастыря * Проблема Большого Ковдора

— Апатиты, дайте Пинозеро! Пинозеро? Дайте Зашеек! Зашеек, соедините с Ковдором. — По ступенькам телефонных коммутаторов добираемся до Дмитрия Петровича Болотникова, главного геолога Ковдорскою железорудного комбината.

— Гостям всегда рад. Приезжайте, поговорим. 
…В обшарпанном коридоре рудоуправления с бесконечным рядом хлопающих дверей, в толчее спецовок, ватников, брезентовых плащей немного неожиданно встретить человека, одетого в белоснежную рубашку с толково подобранным галстуком.

— О железе говорить не будем. По железу мы середнячки. Самые обычные, ничем не примечательные, — начал Дмитрий Петрович свой рассказ. — Потолкуем лучше о вермикулите. Слышали о таком минерале?

Представьте себе слюду совершенно особого сорта...

008

Дмитрий Петрович говорит совсем как диктор в научно-популярном фильме. И нам начинает казаться, что на стене не слишком уютной комнаты, где мы беседуем, как на экране, сменяются кадры этого фильма.

Золотистые чешуйки вермикулита не тонут в воде, плавают на ее поверхности, как пена. 
Кирпичная стена толщиной в полтора метра едва сдерживает мощный поток тепла. А вот вместо нее на пути потока — десятисантиметровый слой рыхлого вермикулита: Преграда по-прежнему надежна. На экране равенство: плита из вермикулитобетона по теплоизоляции заменяет двадцать обычных бетонных...

Ковши высыпают вермикулит в горящее пламя — он не плавится и при температуре в тысячу градусов. Металлические фермы, покрытые слоем вермикулита, объяты огнем. На экране проносятся цифры: 1 час, 2 часа, 5 часов — металлоконструкция не меняет формы!

Восхищенные лица строителей крупным планом: не материал — клад. Камера скользит по страницам технического журнала. Наплыв, крупно: на весах два небоскреба. Один на 15 тысяч тонн легче другого — часть его конструкций сделана из вермикулита.

Звучит голос диктора — Болотникова. Но профессионально-лекторские интонации вдруг исчезают: 
— В ряде стран вермикулит используют давно. Считалось, что вермикулита в нашей стране мало. Но вот в 1956 году у нас в Ковдоре геологи открыли громадное месторождение — третье в мире по запасам...

Вы только посмотрите, — взволнованно и увлеченно продолжает Болотников, - какое удивительно удачное получается сочетание: верхние породы в Ковдоре не пустые, они дают вермикулит, на глубине вермикулит переходит во флогопит — об этом изоляционном материале мечтают электрики всего мира.

Но и это не все! Рядом, в Ёне, первосортная слюда — мусковит. Еще триста лет назад соловецкие монахи ловко сбывали этот древний заменитель стекла за границу, где покупатели так и назвали высококачественный московский импорт — «московит».

В окрестностях Ковдора и Ёны открыты большие залежи сырья для огнеупоров и керамики...

Природа, не скупясь, одарила наш край. И было бы непростительно не воспользоваться этим, — заканчивает свой рассказ Болотников. — Большой Ковдор станет огромным, пожалуй, одним из крупнейших в мире горнообогатительным комбинатом, который будет добывать для страны все богатства края — железо и стройматериалы, слюду и огнеупоры, удобрения и многое другое. Сейчас все понимают, как важно строительство этого уникального комплексного предприятия.

...Маленькие зеленые вагончики через низкорослые леса и синие озера увозят нас из Ковдора к Белому морю. Потерялись вдали стальные остовы цехов, ступенями сходящие с сопок. Неподвижно висит над землей солнце; огромные, как в детских книжках, шляпки подосиновиков вырастают под окнами вагона.

Уже вернувшись в Москву, мы узнали, что осенью 1962 года Совет Министров РСФСР принял специальное решение о Ковдоре. Скоро, Дмитрий Петрович, скоро сварщики зажгут свои маленькие солнца и на «вашей улице» — пришел черед поднимать вермикулитовую целину, доставать скрытые в земле клады.

Запись в блокноте: «Приехать в Ковдор через три года».

Чем мы богаты

Что можно открыть за ближайшим валуном * Минералогия, «поставленная на голову» * Почему мы назвали очерк «Тиетта»

Он сразу же нарушил первую заповедь шофера: не стал жаловаться на плохую резину, а вместо этого принялся рассуждать на геологические темы. Мы ехали на Росвумчорр посмотреть, как строится самый крупный в мире апатитовый рудник. Машина вворачивалась по серпантину в небо, и винтообразный пейзаж оттенял прямолинейность сюжетов всех услышанных историй: пришел и нашел.

— Вот недавно у одного нашего геолога ветром сдуло шляпу. Он побежал за ней, поднял, а под шляпой — минерал. Геолога звали Васей, сопка по-местному — «мыльк», место назвали «Васькин мыльк».

От этих бесхитростных историй хотелось остановить машину и за ближайшим валуном открыть крупнейшие в мире залежи чего-нибудь.

Конечно, о геологах у нашего шофера было превратное представление, но в одном он был прав. В атом удивительном краю сокровища лежат под ногами в самом прямом смысле слова. И редкие металлы, и никель, и даже жемчужные раковины — здесь их иногда больше, чем хорошей глины и песка. Минералогия, поставленная на голову.

А все-таки любопытно, почему это — что ни полезное ископаемое, то его у нас почти всегда больше, чем у других?

Недра есть всюду. Все дело в людях, в тех самых, которые запасы этих недр разведали, освоили, отвоевали. Если бы не бесстрашные ферсмановские научные экспедиции в двадцатых годах, не работы Кольских ученых за последние сорок лет, может, долго еще было бы у нас туго с фосфоритами, Кольский никель лежал в земле, а в Госплане ломали голову, где раздобыть так необходимые стране титан, ниобий, тантал — металлы, в самом названии которых, кажется, звучит сила и мощь.

Недремлющий глаз фотоэлемента, «магический кристалл» полупроводникового триода — их надо из чего-то делать. Это «что-то» есть на Кольском полуострове. Есть здесь и многое другое!

В геологическом музее в Кировске мы видели добытые на Кольской земле дымчатый кварц, розовый, изумрудный, голубой, медовый апатит, золотые солнца астрофиллита, красные капли эвдиалита. Для непосвященных — волшебные краски, для специалистов — несметные богатства. Сколько пережитого нашими геологами в схватках со снегами, пургой, полярными ночами, безлюдными лесами и бесчисленными озерами стоит за каждой этой находкой!

Мы богаты главным — людьми. Они найдут в пустыне воду, в воде — землю, в земле — клады. «Земля и люди». «Труд и клад». Так можно было бы назвать эту статью. Но такие заглавия подойдут к любому рассказу о том, как советские люди обживают землю. Здесь же есть свое, особенное, и об этом мы пытаемся рассказать.

«Может быть, нигде так не чувствуется тесная связь жизни с наукою, как здесь, где все ново и неведомо». Это не раз повторял Ферсман. Если первые находки апатита были делом случая или умения, то все дальнейшее развитие края — прежде всего дело науки.

И поэтому мы назвали нашу статью «Тиетта».

009

Здесь, на обогатительной фабрике в Кировске, начинается новая жизнь «камня плодородия».

Край на самообслуживании

Проблема «хвостов» * Что можно увидеть в Мончегорске, на месте старого сарая * Строительная гамма

Ни один элемент не водится на этой земле в одиночку. В апатито-нефелиновой руде, из которой «сделаны» окрестные горы, не только фосфор, но и фтор, алюминий. Природу надо приручить, взять у этих серо-зеленых глыб все — от кончика носа до кончика хвоста. Отсюда проблема «хвостов» — так называются отходы при переработке руды. «Хвосты» выбрасывают, а в них — металлы, названия которых устали выстукивать машинистки в бесконечных заявках.

Нужна такая технология, при которой сырье используется все без остатка. Даже такие обычные руды, как железистые кварциты, из которых до сих пор во всем мире получали только железорудный концентрат, дают еще и тонко размельченный кварц. Миллионы тонн его выброшены в отвалы. Но вот несколько лет назад Дмитрий Дмитриевич Теннер, заведующий Мончегорской лабораторией искусственного камня Кольского филиала АН СССР, открыл, что этот бросовый кварц — ценнейшее сырье для силикальцита, самого современного строительного материала. В Оленегорске, на железорудном комбинате, уже построен завод силикальцитных изделий, и мы видели, как вышедшие из его автоклавов кирпичи ложатся в стены новых домов.

На месте великолепно оборудованной лаборатории Теннера в Мончегорске восемь лет назад стоял грязный полузаброшенный сарай. Многое сделали своими руками — руки ученых могут, оказывается, не только выписывать формулы и ставить тонкие опыты, но и месить глину, выкладывать стены кафелем, накрепко сколотить табуретки и книжные полки. Осматривая лабораторию, мы переходим с этажа на этаж, попадаем в пустой пожарный гараж.

В полутьме Юрий Александрович Митюнин, один из ведущих сотрудников Теннера, разворачивает перед нами феерическую картину лаборатории каменного литья, которая будет здесь вскоре: гудит пламя в печах, алые струи расплавленного камня льются в формы, краны подхватывают и развозят пышущие жаром ковши...

А пока что весь жар и все сияние — только в глазах Митюнина. 
— Да кто же это все сделает, Юрий Александрович? 
— Как кто? Мы, черт побери, мы и сделаем. Вот этими руками.

В лаборатории, когда Митюнин показывал нам сделанную им самим электропечь, мы запомнили лихо наколотый синий якорь на тыльной стороне ладони. Флот научил его паять, варить, разбираться в радиосхемах. И еще научил твердо стоять на ногах в жизни.

...Ночь и дождь. Мы шагаем втроем по проспекту Жданова. Теннер в Ленинграде, и телефонный разговор заказан на три часа ночи.

— Замечательная он личность, Дмитрий наш Дмитриевич, — говорит Митюнин. — Всему Союзу известный специалист по сырью для стройматериалов. Прикатил к нам, как только защитил диссертацию. Представьте, возили сюда раньше и цемент, и кирпич, и известь — сырья для них, считалось, нет. Взялся за это дело Теннер с сотрудниками, восемь годков потрудились — и, пожалуйста, из отходов местных предприятий у нас создана, как пишут, вся гамма современных стройматериалов. Ну, назовите любой! 
— Кирпич, — говорим мы, не задумываясь. 
— Силикальцитовый кирпич. 
— Бетон? 
— Газо-, пено-, термозитобетон на основе шлаков здешнего медно-никелевого комбината, тех шлаков, которые до сих пор сливают в отвалы. Даже канализационные трубы пробовали отливать из шлака. Но...

Тут Митюнин излагает нам грустную эпопею освоения новых стройматериалов.

Работы лаборатории, - возглавляемой Теннером, известны всей стране, а на Кольский полуостров по-прежнему везут и везут за тысячи километров все, что здесь можно делать на месте.

Наука не может ждать! Она развивается по формуле Тиетты: от решения конкретных хозяйственных задач дня к широким научным обобщениям.

Получив свою знаменитую «строительную гамму», Теннер ответил этим на вопрос, поставленный краем перед наукой сейчас, сию минуту. А затем он переключил лабораторию на решение новой, фантастической задачи: научиться создавать из дешевого минерального сырья материалы с любым сочетанием нужных нам качеств. К примеру, искусственный камень (так называют эти материалы в технике) прочнее стали, прозрачнее стекла, химически и биологически неактивный, легкий и тугоплавкий.

...Дождь стихает. Над крышами домов, над башнями и шпилями прямого, как стрела, проспекта Жданова медленно разгорается багровое зарево.

— О черт, — страдальчески морщится Митюнин. — Опять выливают шлак! Когда же мы, наконец, с этим справимся? Тысяча триста градусов уходит в воздух...

010

Вычерпают и эту «горушку»...

Ваше слово, товарищ наука!

Чтобы -открыть новые месторождения, геологи изучают далекое прошлое нашей планеты, прокладывая маршруты в миллиарды лет назад. На их картах Земля совсем еще молодая и неопытная, а у юной планеты легче выведать ее тайны. Ученые заглядывают и в будущее — им нужно уже сегодня научно предсказать, сколько и какого элемента потребуется для техники завтрашнего дня. Сейчас это, как никогда, важно: у страны, строящей коммунизм, открываются необъятные перспективы развития народного хозяйства.

И если раньше, строя такие прогнозы, мы могли опираться подчас на зарубежный технический опыт, то теперь все чаще мир ставит свои часы по нашим. Это и есть трудности впереди идущего. Тут, бывает, совета спросить не у кого — ваше слово, товарищ наука!

Быть может, именно об этом думал и Ферсман, когда в день десятилетия Кировска записал в книге отзывов геологического музея свое чудесное пожелание науке Севера: «пусть и дальше будет она Созвучна с развитием края, будет вести вперед овладение его богатствами, будет той школой жизни, которая умеет рассказать о прошлом так, чтобы извлечь из него урок, показать настоящее так, чтобы понимать его, и предсказать будущее, чтобы скорее и прочнее его построить».

К. Левитин, А. Меламед